В тот год я выучил английский - стр. 10

А Мэйбилин? Я повернулся к ней, она еще дочитывала. Она мне позже сказала, что тоже была восхищена, как Сабина, этими простыми словами: The Far East! The Far East![32] Эти слова звучали гораздо лучше, чем на любом другом языке. The Far East! The Far East стал очень быстро для нас последней точкой, куда сошлись все наши устремления, символом веры в жизнь и в наше собственное существование. Каждый раз, когда нам приходилось отвечать на вызов жизни, что бы ни было, выражение The Far East рождалось на наших губах. Это было магическое средство и шутка, ключ и понимание, даже когда мы насмехались… The Far East!

Позади нас открывалась стеклянная дверь в сад, куда мы выходили во время перерыва. Мистер Райт там быстро организовывал маленький аперитив, откупоривая студентам пару бутылок южного белого вина, когда наступал полдень. После первого бокала Мэйбилин и я заговорили о французской литературе, о Жюльене Сореле, которого она обожала и который мне совсем не нравился, но и этот спор закончился шуткой, потому что она решила, что я немного похож на него. Ей нравились его воля и сила. Что касается меня, то я предпочитал его полную противоположность, Фредерика из романа «Воспитание чувств», который она не читала. Она также любила людей, способных «видеть вещи с точки зрения Сириуса», – это был не мой случай, и это отдаляло ее от меня, как неизвестную звезду. Как только занятия заканчивались, здание мгновенно пустело, все студенты разбегались, и, как бы ни был мал город, возможность случайной встречи была ничтожна. Все вечера можно было провести в одной или другой точке этого маленького театра, в путанице улочек и колледжей, проходя по небольшим мостам через Кэм, так ни разу не столкнувшись.

Когда мы шли пешком вдвоем вниз к центру города, я спросил Мэйбилин, устраивает ли ее наше общение. Она ответила, что все просто замечательно и разговаривать со мной очень легко. Я верил, что она не знает, каких усилий мне стоила эта легкость.

– Really you don’t know how hard…[33] – она начала смеяться, глаза искрились, и жуткий автомобильный гудок застал нас врасплох на пешеходном переходе. Когда мы наконец добрались до кафе «Купер Кеттл», хотя нам пришлось дважды возвращаться назад, так как пошли не той дорогой, я подумал, черт возьми, она готова следовать за мной повсюду, позволила вести, Мэйбилин мне так доверяла, как никто до этого.

Толкнув дверь «Купер Кеттл», мы увидели, что нет ни одного свободного столика, был час дня, и, продолжая наш разговор, мы поднялись по ступенькам, ведущим на второй этаж, в поисках места. Когда выяснилось, что и там все занято, мы снова спустились, словно не заметив, полностью погруженные, поглощенные нашими рассуждениями, которые нам казались самыми важными, мы оба были связаны продолжением диалога, говорили, что это не одно и то же и не надо путать, обсуждали связь слов и мыслей, опираясь на гипотезу о слепоглухонемых. Мы отодвинули стулья от только что освободившегося столика у окна с видом на Королевский колледж – вечное удивление от величественной ограды, предстающей перед глазами, – мы заказали два чая по-русски, потом это тоже станет ритуалом, подойдя к стойке, я и Мэйбилин выбрали одно или два пирожных – это место напоминало кондитерскую и всегда было набито студентами. Она ответила, что в день нашего знакомства я не показался язвительным, так как это было почти незаметно, Мэйбилин принимала все за чистую монету, верила в мою серьезность –