В слепой темноте - стр. 36
В последний раз перевожу дыхание, закрываю все внутренние двери на замок и с ясной головой вхожу в дом. И, к своему немалому изумлению, обнаруживаю в своей комнате подругу, замираю в дверях.
– Лера? – Я недоверчиво уставилась на нее. – Ты здесь?
Она лежит на моей кровати лицом к потолку и держа в руках деревянную, покрытую бронзовой пудрой шкатулку для украшений в форме сердца. Услышав мой голос, бросает короткий взгляд в мою сторону.
– Привет, Алекс, – встречает меня с радостной улыбкой, что весьма неожиданно, принимая во внимание наш с ней последний разговор, который, к слову сказать, состоялся по телефону и не был из числа приятных. – Затейливая вещица, раньше я ее у тебя не видела, – продолжает она рассматривать мое сердце. Повертев еще немного в пальцах, кладет подарок Евгения обратно на столик. Да, еще один. Этот мужчина вообще завалил меня подарками прямо перед моим отъездом, а еще сказал, что будет скучать, что бы это ни значило, и обещал приехать, как только сможет.
Стою и по-прежнему не понимаю, что Лера здесь делает, как оказалась тут, когда должна была быть в другом месте.
– Твоя мать мне еще с утра позвонила, сказала заглянуть к тебе, – отвечает Лера на мой немой вопрос, поднявшись и усевшись на кровати, – а я вот только-только освободилась и приехала, – пожимает плечами.
А мама, оказывается, не только Максу позвонила. Хм, вот, значит, какой путь она избрала. А ее вчерашние заверения в том, что она больше не потащит меня на эти ужасно удручающие сеансы терапии к не менее ужасным и угнетающим своей неприятной аурой психотерапевтам, оказались правдивы. Обещала – сделала. Но она умолчала, что избрала новую тактику борьбы с моей «бедой». Надеюсь, она не решила созвать всех, кто каким-то образом связан со мной. Всех друзей, знакомых, малознакомых, сокурсников и… черт возьми, бывших!
– Привет, – запоздало отзываюсь я, поморщившись от грядущих перспектив, потенциального развития событий. Хоть бы я не оказалась права.
Стряхнув с себя неприятное предчувствие, делаю шаг к кровати и сажусь рядом с Лерой.
– Я скучала. – Внезапно ее голубые глаза наполняются влажным блеском, улыбка меркнет, а голос подводит и невольно переходит на жалкий шепот. – Почему ты не сообщила, что вернулась? – Она вот-вот разревется.
В ответ я тянусь к ней и обнимаю, крепко и бережно, утешая, глажу по спине. Она шмыгает носом, уткнувшись лицом мне в плечо. Я же остаюсь совершенно бесстрастной, спокойно проживая момент воссоединения с лучшей подругой.
– Лер, прости, я… не могла никого видеть, не хотела, – решаю быть с ней честной. – Я и сейчас не уверена, что готова вернуться. И вообще… буду ли прежней когда-либо. Я оставила всё в прошлом. – (Подруга замирает на моем плече, затаив дыхание.) – Невероятно и… забавно. Наверное, мама рассчитывала, что в твоем положении окажусь я, буду, точно как ты сейчас, плакать на чужом плече, выпустив из себя чудовищную лавину горечи и отчаяния, затаенную боль и тщательно скрытое под миллионами разномастных дверей, замков, сейфов душевное страдание. Но ничего этого нет, мама просчиталась, она ошиблась. Во мне ничего не осталось. Это и есть ее главное заблуждение – она считает мое состояние временным, обратимым. Но это не так. Мама ведь тебе сообщила, как прошли месяцы моей самостоятельной жизни? Вернее, чем они закончилась? – уточняю я.