В понедельник дела не делаются - стр. 37
– Вас.
– Всё! Взяли Фадеева! Не надо никаких обысков! – голос Ковальчука вырывался за пределы мембраны, Михе даже трубку пришлось от уха подальше убрать.
Постановление (дважды следователем по указанию надзирающего прокурора переделанное) он всё равно у Коваленко санкционировал. Основания-то не отпали. Одежду и обувь Виталькину, в которых тот был во время убийства, надо искать. Да и так, для расширения кругозора, для наступательности стоит в квартире пошерудить. Судимый же оружие имел. Кстати, а недостающую часть двустволки – цевьё – искать не надо, что ли?
– Затупят мрошники, сам съезжу, – заверил Маштаков следователя.
Потом они вдвоём двинули в милицию – с доставленным разбираться.
Фадеева Миха представлял другим, с причёскою. А этот сидел стриженный, с неожиданными ямочками на красной морде.
Оперативники уже успели ему накинуть по сути дела. Старший опер Петрушин угрожающе раскачивался над Виталей, пыхтя сырой сигаретой.
Фадеев находился под общим наркозом. Абсолютно невосприимчивый к фактам и тем более к формальной логике. Он мотал башкой:
– Не-е, ребята, я её не убивал… что хотите делайте…
– А кто? Кто тогда?!
– Московская мафия… приезжали на «Мерседесе»…
Разговор предстоял долгий. Витальке надо было дать полностью протрезветь, чтобы его как следует отходняк заколотил.
Петрушин довольно улыбался:
– Михаил Николаевич, а вон в коридоре и Петров стоит.
Маштаков, когда заходил, не обратил внимания на унылого парня, который маялся перед дверью в сорок девятый кабинет.
– Сам пришел, – добавил Ковальчук, – по записке, которую мы его брату в Крутово оставили. Сегодня наш день.
– А чё он там стоит? – спросил Миха, – Сбежит ведь.
– Не сбежит, – хмыкнул Петрушин. – Он там уже целый час стоит.
– А теперь увидел Фадеева, просёк фишку и сбежит, – не согласился Маштаков. – Заведите в другой кабинет.
Петрова завели во второй кабинет второго межрегионального отделения по раскрытию умышленных убийств, в большой.
Кабинеты соединял общий тамбур.
В большом кабинете лепший друг Михин, старший следователь прокуратуры Саша Кораблёв заканчивал допрашивать вытертого старика в синей байковой олимпийке. Старик по фамилии Бурмистров, держа далеко на отлете протокол своего допроса, шевелил губами. Разбирал написанное.
– Эт-та как эта: умышленно? Не согласен. Я эт-та, по неосторожности, – он оторвался от листка.
Кораблёв, с видимым усилием сдерживая раздражение, стал в максимально доступной юридически неграмотному Бурмистрову интерпретации объяснять разницу двух форм вины – умысла и неосторожности.
Старик слушал, недоверчиво прищурив бесцветный глаз. Он был уверен, что ему ездят по ушам. Бурмистров обвинялся в покушении на убийство. Он был тридцать седьмого года рождения, ранее не судимый. Обстоятельства совершенного им были достаточно забавны. При всей их жутковатости.