В поисках смысла - стр. 8
(Слово, № 2, 1990.)
Родзянко отважно откровенен, но в этом деле он не первый, которого Николай просто трагически не слышит. Это было какое – то помрачение, рок. В тяжелейших испытаниях жизнь страны текла отдельно. Царская чета была вне её, фактически отсутствовала.
Во время последней своей аудиенции 10 – го февраля председатель Госдумы заявил царю, что – если не будет принято кардинальное решение в отношении правительства – может разразиться революция. Вероятно, это побудило Николая обсуждать с министрами вопрос об ответственном министерстве. Дума и правительство ожидали решения самодержца. Но он, получил, должно быть, от супруги «мудрый» совет, что армия ждёт своего героя – главнокомандующего – а в Петрограде с положением и без него справятся. И вышло так, что в самый что ни на есть критический момент Николай попросту уклонился от принятия необходимых мер, уехав в ставку.
О том, какое было отсутствие понимания настоящего положения дел у царицы, насколько она была «далека от народа», говорит следующее удивительное событие.
25 – го февраля весь Петроград был охвачен беспорядками – фактически началась революция. Из царского села Александра Фёдоровна отправила мужу в ставку письмо: «Это хулиганское движение. Мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, – и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам.»
(«1917–1987, Крах самодержавия», Огонёк, № 8, 1987.)
После Февраля весь 1917 год в столице империи было брожение, в народе царили и растерянность, и анархия, случился и расстрел июльской демонстрации. Лишь Ленин с группой заговорщиков твёдо знали, чего они хотят. Осенью, в связи со слухами о том, что 20 октября ожидается «выступление большевиков» в газете «Новая жизнь» появилась резкая заметка Горького, протестующего против возможного повторения июльского кровопролития. Заканчивалась она так:
«Центральный Комитет большевиков обязан опровергнуть слухи о выступлении 20 – го, он должен сделать это, если он действительно является сильным и свободно действующим политическим органом, способным управлять массами, а не безвольной игрушкой настроений одичавшей толпы, не орудием в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков.»
(«Нельзя молчать», Новая жизнь, № 156, 18 октября 1917.)
Складывается впечатление, что Горький всё же до конца не верил, что этот самый «орган» находится в руках авантюристов.
Нетрудно догадаться, в какую ярость пришёл Ильич от такой инвективы своего друга – писателя и, похоже, поручил дать отпор. Через два дня в газете «Рабочий путь» появился ответ с тяжёлой, ядовитой иронией, в котором Горький был заклеймён ренегатом и «дезертиром из рядов революции». Автором заметки был Сталин.