В поисках цветущего папоротника - стр. 15

Почему-то его привлекало это сочетание будничной житейской простоты с благородным силуэтом видного издалека Фарного костёла, зелёные купола которого маячили впереди. Впрочем, сейчас Александр Станиславович шагал, не глядя по сторонам. Сутулился, вытаскивал из карманов озябшие руки, потирал лоб… Пытался думать о работе, сожалел, что намеченная встреча с аспирантом опять не состоялась: парень способный, но последнее время мало занимается наукой – говорит, что болеет мать, необходимо подрабатывать.

Опять заныли на груди шрамы. В молодости не ощущал их, а с годами всё чаще, чаще… Память упорно возвращалась в прошлое, пришедшее одновременно с мыслями «о деталях движения». Да ещё эта пыль… Старый профессор усмехнулся: в его возрасте любая мелочь становится катализатором памяти.

Как же давно не вспоминал он слегка раскосые чёрные глаза, тонкий прямой нос, красиво очерченные бледные губы… А когда-то облако густых каштановых волос, окружавшее почти классический профиль, преследовало его каждую ночь, стоило только закрыть глаза. Правда, обычно волосы были уложены в тяжёлый узел на затылке, как и положено строгой молодой преподавательнице – Аннет нечасто разрешала себе распускать их.

Но в ту ночь в своей комнате она вынула шпильки, волны волос словно даже с облегчением покатились по узким плечам на прозрачную шёлковую сорочку. Холодными, не успевшими согреться после улицы руками Аннет расстегнула на нём рубашку и, не удержавшись, вскрикнула: левая половина груди была исчерчена безобразными шрамами.

– Боже мой, Алекс, я думала, это единственный след войны, – осторожно прикоснулась к шраму на лице, перечеркнувшему глаз. – Это тогда же?

– Да.

– Бедный мой мальчик. Какой ужас эта ваша война. Зачем ты участвовал в ней?

– Ты не поймешь, – от смущения получилось грубее, чем хотел.

Алесь попытался запахнуть рубашку, но она прижала его ладонь к своей щеке, потом поднесла к губам, поцеловала:

– Не могу поверить, что такая тонкая, изящная рука могла держать оружие, стрелять…

Он промолчал. В тот момент это и вправду казалось лишь страшным сном.

Масленицу восемнадцатого года встречал Алесь в родной станице Кочубея, на Кубани. Отгуляли, как положено: блинами объелись – чуть животы не полопались, напились так, что Митька, вернувшийся с западного фронта одноногим, да старик Никифор в Бейсужеке утонуть умудрились. Речка-то тихая, спокойная, даром что извилистая, а вот поди ж ты! Что уж там казаки не поделили – одному богу известно, только нашли их, схватившихся за грудки, на отмели ниже по течению. В Прощёное воскресенье, ясное дело, станичники друг перед дружкой повинились, залили прощение самогоном, а как пост настал – пригорюнились… Пахать скоро, но у кого не было землишки до войны, у того и не прибавилось. У иного героя – грудь в крестах, а земли – с пятак, другой и вовсе – всю жизнь в долгах.