В петле - стр. 26

А Джемс остался со своими видениями – Уинифрид в суде на бракоразводном процессе, имя Форсайтов в газетах, комья земли, падающие на гроб Роджера; Вэл идет по стопам отца; жемчуга, за которые он заплатил и которых он больше не увидит; доход с капитала, понизившийся до четырех процентов; страна, разорившаяся в прах; и по мере того как день переходил в сумерки и прошло время чая и обеда, видения становились все более путаными и зловещими – и ему ничего не скажут, пока ничего не останется от всех его денег, ему никто ничего не говорит. Где же Сомс? Почему он не идет?.. Рука его протянулась к стакану с глинтвейном, он поднес его ко рту и увидел сына, который стоял рядом и смотрел на него. Вздох облегчения разомкнул его губы, и, опустив стакан, он сказал:

– Наконец-то! Дарти уехал в Буэнос-Айрес!

Сомс кивнул.

– Лучшего и желать нельзя, – сказал он, – слава богу, избавились.

Словно волна умиротворения разлилась в сознании Джемса. Сомс знает, Сомс – у них единственный, у кого есть здравый смысл. Почему бы ему не переехать сюда и не поселиться с ними? Ведь у него же нет своего сына? И он сказал жалобным голосом:

– В мои годы трудно совладать с нервами. Я бы хотел, чтобы ты побольше бывал дома, мой мальчик.

Сомс опять кивнул. Бесстрастное, словно маска, лицо ничем не выразило согласия, но он подошел и словно случайно коснулся плеча отца.

– Вам все просили кланяться у Тимоти, – сказал он. – Все сошло очень хорошо. Я заходил к Уинифрид. Я думаю предпринять кое-какие шаги.

И подумал: «Да, но ты не должен о них знать».

Джемс поднял глаза, его длинные седые бакенбарды вздрагивали, между концами воротничка виднелась тонкая шея, хрящеватая и голая.

– Мне так было плохо весь день, – сказал он, – они никогда ничего мне не рассказывают.

Сердце Сомса сжалось.

– Да что же, все идет своим порядком. И волноваться не из-за чего. Пойдемте, я провожу вас наверх, – и он тихонько взял отца под руку.

Джемс послушно поднялся, вздрагивая, и они вдвоем медленно прошли по комнате, казавшейся такой роскошной при свете камина, и вышли на лестницу. Очень медленно они поднялись наверх.

– Спокойной ночи, мой мальчик, – сказал Джемс у двери в спальню.

– Спокойной ночи, отец, – ответил Сомс.

Его рука скользнула под шалью по рукаву Джемса. Казалось, рукав был почти пустой – так худа была рука. И, отвернув лицо от света, падавшего через открытую дверь, Сомс поднялся еще на один пролет в свою спальню.

«Хочу сына, – сказал он про себя, сидя на краю постели, – хочу сына!»

Деревья мало поддаются влиянию времени, и старый дуб на верхней лужайке в Робин-Хилле, казалось, не постарел ни на один день с тех пор, как Босини, растянувшись под ним, говорил Сомсу: «Форсайт, я нашел самое подходящее место для вашего дома». После того там дремал Суизин, и старый Джолион уснул вечным сном под его ветвями. А теперь, располагаясь обычно около качелей, уже не молодой Джолион часто рисовал здесь. Во всем мире это было для него, пожалуй, самое священное место, потому что он любил своего отца.