В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями - стр. 12
«Это уголовное дело ляжет на пыльную архивную полку, и пройдут годы, и вырастут дети Светланы Шаповаловой, и так и не узнают тайну гибели своей мамы. И жить им в обществе, в котором ни один гражданин не может быть уверен в своей защите ни при жизни, ни после смерти». Я поставила последнюю точку в своём материале, и подрабатывающий у нас художник Лёша Горелов тоже закончил работу над рисунком к статье, который я ему заказывала.
– Ну, как? – спросил он, любуясь собственной работой и одновременно напряжённо всматриваясь в моё лицо, чтобы понять, понравилось ли его творение.
– Хорошо… Да, хорошо. Так я его себе и представляла.
На фоне деревенского домика и полной луны крупным планом изображена верёвочная петля. Статью я назвала «Мёртвая петля» и поставила подзаголовок «Провинциальная жизнь – провинциальная смерть».
– Странная штука – наша судьба, да? Живёшь-живёшь себе и не знаешь, сколько тебе ещё осталось. Что-то делаешь, планируешь, умничаешь, а потом раз – и всё. Как это было у Джона Леннона? Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы. – Когда я принимаюсь философствовать, меня не очень заботит то, что никто не слушает.
Женщины обычно величают философией наивные вопросы, на которые в детстве им не смогли дать ответа родители.
– Вот интересно: если по руке можно определить, сколько лет суждено жить человеку, то, значит, придя в морг и обследовав десятки (или сотни) трупов молодых людей, можно убедиться, что у всех у них короткие линии жизни? Но ведь это не так. Или так?
– Сходи да проверь, – флегматичный Лёша никогда и ни о чём не спорил. – А вообще вот у меня тут есть забавная такая книжечка про хиромантию. Если интересно, можешь посмотреть.
Лёша порылся в своих папочках и рулончиках и положил мне на стол перепачканную тушью книжонку, на одной из страниц которой была нарисована рука и дано описание каждой линии.
– Да не понимаю я ни фига по этим рисуночкам. Вот у меня длинная линия жизни? – я протянула Лёше раскрытую ладонь. – Все, кто мне гадал, сразу заявляли, что я уже лет пять как – труп.
– Поживёшь ещё, – успокоил Горелов, взглянув на мою руку.
– А ну, покажи твою!.. Ого! Триста лет будешь жить.
Линия жизни у коллеги была очень ярко выражена, шла ровно и чётко и, нигде не обрываясь, огибала запястье. Я ещё подумала, что при Лёшином темпераменте можно жить вечно. Он, казалось, никогда не нервничал и принимал все явления такими, как они есть, правда, рассеянным был при этом как Жак Паганель, герой Жюля Верна, и невезучим как Пьер Ришар, киношный комик и тоже француз. Горелов всегда садился на поломанный стул и прищемлял дверцей машины свои штаны. О перевёрнутых баночках с цветной водичкой, в которых он держал кисточки, лучше и не вспоминать: паркетные полы в компьютерном зале из-за его неловкости были весёленькой расцветки.