В любви как на войне - стр. 5

У меня даже своя философия появилась. Может, она глупая и женская, но зато моя. Вот пуля, например. Она ведь что? Если пистолетная, небольшого калибра, то «шкурку продырявит», как у нас тут пошутить любят некоторые. Автоматная – эта, конечно, в теле бед наделать может куда покрупнее. Особенно если попадётся какой-нибудь урод, который надыбал разрывных и шмаляет ими, как хочет. Пулеметная пуля натворит ещё больше. Но от них ещё укрыться можно, спрятаться. Постараться, по крайней мере. Вот если миномет бьет или пушка, и того хуже ракета или снаряд, не говоря об авиабомбе, – тут можно всем подразделением прилечь и не подняться.

Потому пришлось нам с любимым привыкнуть к звукам войны, чтобы знать, когда бросаться в укрытие, а когда можно просто подвинуться в сторонку, за какую-нибудь бетонную хреновину, которую не прострелишь из автомата. Слух, как и зрение, тут главные чувства. Нюх на третьем месте. Пыли и дыма столько, что порой вообще ничего носом не ощущаешь. Правда, у нас немного шумит в ушах. Грохот за эти дни такой стоял, что обоих контузило по нескольку раз. Несильно, конечно. Так, до головной боли. Особенно у меня. Я-то к таким вещам непривычная. Была, по крайней мере. Теперь нагоняю «упущенное».

Через полчаса лежания на гудроне наконец получаем от лейтенанта разрешение пойти на отдых. Раньше не мог, что ли, сказать? Мне хочется поворчать немного, но сдерживаюсь. Митя этого не любит. Да и мне не хочется раньше времени казаться ему старой бабкой. Если вообще доживу до этого.

– Свободны до трех ноль-ноль, – говорит командир устало. Глаза красные, как у кролика-альбиноса, говорит хрипло. Курит слишком много, да ещё кирпичной да земляной пыли нахватался, когда его присыпало вчера. Он забрался в воронку, а рядом холмик небольшой. Туда снаряд и бабахнул. Вывернул землю, и накрыло лейтенанта земляной волной. Хорошо, рядом бойцы были. Успели вовремя вытащить. Когда откопали, он долго кашлял. Но, едва в себя пришёл, попросил дать прикурить. А теперь опять кашляет, бедолага.

– В три ноль-ноль ко мне, поставлю задачу, – добавляет Шнычкин, прочистив лёгкие.

Киваем и спускаемся вниз. На тот самый пятый этаж, где были раньше. Только теперь не оставляем дверной проход открытым, а приставляем к нему сорванную с петель металлическую дверь. Когда зачищали это место, снесли её пластидом, благо у проходившего мимо бойца детонатор нашелся. А так бы возиться пришлось долго. И неизвестно, кто оказался бы внутри.

Дверь приставили изнутри, привалили к ней мебель. Большое кресло, какой-то комод или сервант, теперь уже не разобрать. Сгустилась темнота, и мы аккуратно подсвечиваем себе фонариками, перемещаясь на полусогнутых ногах. Вблизи многоэтажек нет, с высоты привет от вражеского снайпера не прилетит, а дрон услышим. Но бережёного Бог бережёт. Уж это мы поняли на вторые сутки, насмотревшись, сколько парней сложили головы, не умея вовремя уйти с линии огня.