Размер шрифта
-
+
В эфире Шорох. Стихи … – 2024 - стр. 17
Он видит себя – непорочного – в стёклах,
а я – как работают плечи и локоть,
на каждом ударе свободней, и ёкает
сердце, зима у виска
теперь не тревожит, но что же мне делать,
/печать терруара – сама неизбежность/,
когда испита ночь и спрятано тело?
Сатин одеяла – отчаянно белый,
опять остывает голодная нежить,
иголка не найдена. «Чем бы ни тешилось»…
Что же мне делать,
что же мне делать.
декоративное
От луны к тебе пробежал цепочками —
украшение, а не мост.
Где кустарник – лонжей, из вязкой почвы
прорастающей на износ,
там слепой баланс на краю безгрешен,
а свинцовая речь – виной.
По асфальту – сеть, подворотня – трещиной.
То есть поздно вскрывать вино.
Фонари надкушены. Обесточен
проход к отверстому гаражу.
От луны к тебе побежал цепочками —
лёг ремнями скупой ажур
на плечо не улично обнажённое —
украшение, не доспех.
Попрекают окна чужими жёнами.
То есть поздно припомнить всех.
Полем битвы – ночь, гаражи – останками.
Поболтаем, пока одни?
У луны к тебе – ничего константного:
ни опеки, ни западни.
За тобой скользит полоса прилива сквозь
человечьи дома, дворы.
Вспомнил тлен свинцовый на коже сливочной.
То есть поздно вскрывать нарыв.
Предстаёт свидетелю – нервным почерком,
перемычками – витражу,
а луне – колючками и цепочками
на плече теневой ажур.
Подворотня водоворотом кружится,
нагреваясь быстрей вина.
И ладонь, и лоб охладит оружие.
Не отвертишься – принимай.
паргелий
Шпаги и огнестрельное —
на середину комнаты.
Свечи как мера времени
здешнего, дальний колокол —
внешнего. Над макушками
шёпот летит зигзагами:
«Лучше забыть раскушенный,
нагло красивый заговор.
Ваша дорога – мимо,
в провинцию, за границу,
масками или мимикой
лица стирать, амбиции
звонко отпеть, бокалами
чокаясь с одиночеством.
Истина, что ласкала нас,
станет в устах доносчика
пошлой фальсификацией,
впрочем, герой отсутствует.
Вас, господа, касается
только одно напутствие
(может, оно опаснее
нашей подложной хроники):
право на власть – фантазия,
вес придаёт короне лишь
вера». Виконт растерянно
кормит огонь бумагами
с мифами о сплетении
власти, любви и магии:
лики, которых не было,
годы, что бились волнами,
сами легли омелой на
буйные родословные.
Хочется тайно всхлипывать,
как в ноябре над листьями:
жаль не свободы с титулом —
жаль окрылившей истины.
Жаль не заржать заливисто,
радуясь чьей-то фразе: «Мы
выберем сами истину,
если весь мир – фантазия».
Змейками жар колеблется
над восковыми лужами.
Предки, которых не было,
ждут в зеркалах. Оружие
манит огнепоклонников
на середину комнаты.
Ставшая пеплом хроника
перекрывает колокол.
кровь и мадера
Пепельной горечью,
угольной полночью
дышит окно.
Страница 17