В доме на берегу - стр. 20
– Кусуноки Иккю заболел. Я нашел его в плохом состоянии в его одинокой хижине. Поэтому не было твоего обучения. Но сейчас ему лучше. Мой брат начнет обучать тебя языку утром – ровно половинку часа. Затем он проводит тебя в чайный домик. Завтра там церемония для русских, и ты, пожалуйста, наблюдай самозабвенно. Наставник не совсем оправился. Будешь немного помогать. Вот тебе новая одежда – убери в комод.
Прасковья проглотила язык. С одной стороны, она начинала привыкать к опеке и отчужденности Котаро, а на самом деле стала не понимать, как обращаться к нему, в какой манере говорить. В момент расставания с ним после его безудержной игры на сямисэне, у двери этого дома, она, несмотря на всю призрачность его преображенного появления в чайном домике, все еще знала – кто – она, кто – он, откуда взялся волшебный наставник. Теперь же, видя орден-звезду с правой стороны груди и подвеску на ленте, зная наверняка сюжет, представляя обыденность дней и ночей, она совершенно потерялась. Опять Котаро ей улыбнулся, обнажив зубы до последнего…
Наутро она позанималась японским ровно половинку часа. Брат ее опекуна, хоть и во всем ему равный, по-русски говорил затрудненно, и занятие не было удачным. Он пришел в форме, выглядел учтивым, мягким и добрым – вполне достаточно для любого начала.
Ноябрь. Вечнозеленый лес, измененное платье Праджни – длинное, до пяток. Одно из ее платьев удлинили – искусно, авантажно и тепло. Куртка хаори на вате, словно весна никогда здесь не наступит. Эти бренные вещи она извлекала из черного блестящего комода (служившего одновременно и шкафом, и лестницей), чувствуя драгоценную японскую домовитость, возможную, разумеется, в доме с хорошей историей. Необремененная прошлым, Прасковья, с любопытством странника поднимаясь по лестницам и спускаясь, минуя холмы и «вздорные» крыши, перешла город Кёото, весь из бамбуковых (опускаемых для тепла на окна) циновок, глины, дерева и земли да красных листьев – к территории чайного домика. Она в обществе брата Котаро и Котаро. У обоих легендарная здесь фамилия Тоётоми, оба утверждают себя мифическими потомками угасшего рода Тоётоми Хидэёси[13] (властитель с крестьянскими корнями получил фамилию от императора, а сам, не доверяя ни знатным, ни простым, отравил доброго друга – мастера чайной церемонии Сэн-но Рикю). Недавно оба судились с древним кланом за выдвинутое подозрение в фальсификации их родства с легендой и, к чести судей, выиграли, получив кругленькую сумму денег и обосновавшись после этого в Кёото. Впрочем, обосновались единственные оставшиеся в роду братья эфемерно, как и требовала практика дзен. Прежде всего Тоётоми Котаро находился на военной службе и, как ходили анекдоты, играл в разведке японской армии ведущие роли – на театре советско-японских всевозможных действий. Тоётоми всячески парировал веселые слухи, объясняя досужим буржуям и аристократам, что скромный военный переводчик все делает для них, и даже его предок не мог быть шпионом, поэтому добился вящей славы в отечестве. Небогатым самураям было интересно, а буси и другие махровые аристократы чувствовали себя немного некомфортно: позор древнего клана в суде прошумел вдруг на страницах газет, и что-то в личном обаянии самого Котаро слегка напоминало японского Хаджу Насреддина или русского Иванушку-дурачка. Праджня вспомнила басню Крылова, услышанную от Александры: «А Васька слушает да ест». «Эта маска, эти «Анютины глазки» и зубы в цельной улыбке, – думала Прасковья, – от них веет монастырской тишиной, но и мечом, который приводят в порядок после нешуточной драки…»