В доме на берегу - стр. 17
– Вам батюшка Василий рассказал это? – спросила Прасковья; ее цепляющий все ум не пропустил и перышко, лежащее на материнском платке, в который ребенком-матрешкой завернулась сказительница.
Александра слегка остановилась – на бойких кочках дороги подпрыгнула от непрочности соломы под устроенным поверх телеги телом! Лицо ее, округленное в платке, тоже остановилось – ни улыбочки, ни складочки – морщины даже разгладились:
– Нет! Он тебе сам расскажет – что знает…
– Он не такой. Он не рассказывает!
Непонятно долго ехала Прасковья, преображенная новым сиянием платья с белым воротничком, через Дальневосточную Республику в сопровождении разговаривающего по-русски иноземца, улыбающегося всеми зубами. Везде к ним относились благосклонно – садились ли они в поезд, покупали себе завтрак в магазинчике, о чем Прасковья раньше и мечтать не смела, играли со случайными попутчиками в японскую игру… Надо было поймать слово за хвост. Например, «флаг» Прасковья ловила ухом, а отпускала губами уже «агонь». Она всегда побеждала: ее знание фольклора и незнание орфографии вынуждало Котаро ей проигрывать, а другие не могли удержаться, чтобы не проиграть вежливому, явно православному японцу с потрясающим знанием русского языка и христианской манерой общаться. К удивлению Прасковьи, расплачивались они японскими денежками, которые назывались иенами, – и люди с удовольствием их брали, даже на зуб не пробовали.
Котаро должен был отвезти Прасковью в православную школу для девочек в Тоокёо, в полное распоряжение иерарха русской православной церкви в Японии Сергия Тихомирова – того самого на вожделенной фотографии батюшки, мечтающего о воссоединении с Московской патриархией после нескольких лет невольной автономии (предписанной патриархом Тихоном в 1920 г.). Непонятно долго все пошло не по писаному.
Всю дорогу, видя, как Котаро молился, невольно запомнила японские слова Отче наш: «Варэ, синдзу, хитори-но Ками-ти-ти…» И вместо врат привычного церковного убежища, но в далеком Тоокёо, Прасковья сделалась пленницей деревянных врат на земле Кёото. В диковинный сад вошли они с Котаро и пролили себе на руки прохладную воду из каменного сосуда, достигая по каменной, в тусклых фонарях, дорожке контуров легкого японского дома, подкрашенного молодыми кленами, укравшими настоящий вид; соседствовали молодые клены вечернего склона с контурами крыши дома. Неожиданные белые перевернутые конусы фонарей с красной широкой разлиновкой обрамления резанули ярче, выставляя с лучшей стороны крошечный садик хризантем. Причем синеватая цветовая группа с розовой, рыжей и белой сменяли друг друга в вышину нормальным конусом – не перевернутым, но пушистым, напоминающим обвислое пушистое ухо доброй собачки, у которой сердце – из сахара. Так – по-сказочному и не совсем реалистично воспринимала Прасковья очередное место, не связанное с родными ее лесами и зверями.