В доме на берегу - стр. 16
Прасковья бежала через лес с быстротой решившегося человека. Мысли не терзали ее – ей казалось, что терзают. Нет, она не подпускала их по совету батюшки Василия. Более ни о ком она не думала; ничего не вспоминалось кроме последнего сна. В худенький узелок собрались старенькие вещи да луковица с картофелиной. Пара новой обуви тоже зашла – на дно – под платье. Пальто она надела на себя, валенки повесила было на шею, тяжеловато – оставила. Нога ее шастнула за порог, – и хвать кто-то ногу – и тащит, тащит на крыльцо – вытягивает. Прасковья за притолоку низенькую в сенях держится, темно, не видно ни зги.
– Не боись! – прикрикнула, как запрягла, Александра… – Я же сказала – «возьми платок и пойдем». Платка моего нам обеим хватит, не набирай столько. И с дядей попрощаться надо.
Разозлилась Прасковья не на шутку:
– Отдайте матушке свой платок!
Александра оторопела от слов ее.
– Успокойся! С ней платок. Я и не думала – вырвалось словечко не к месту.
Прасковья, чувствуя перед собой в темноте Александру, – не узнавала – ни голос, ни манеру – странное видение.
– Не призрак я! Батюшка Василий, сын мой дорогой, велел привести тебя именно сегодня. Не люблю я расспросы о жизни и других людях, поэтому не говорила ни с кем. Дни я перепутала, – вот что, девочка, – завтра за сегодня приняла… О, быстрый! Митрий с кобылкой…
(Знакомое фырчание гнедой.)
– Я сестрам открылась – они отпустили нас с богом.
Александра уже пыталась освободить Прасковью от зимней одежды, расстегивала ловко пуговицы, не встречая сопротивления, ибо ощущение от новой Александры было более легкое и даже приятное, пряничное. В детстве на ярмарке Прасковье купили пряник, расписанный розово-желтой глазурью – в теремах и узорах. Прасковье захотелось отыскать для нее материнский платок – тяжелая крышка сундука, открывая сокровища, поддалась ее настоятельности – на деревянном мишке – опустелом бочонке – малахольный платок цыганский – не старушечий – настоящий подарок – к любому празднику!
Приехали они в город рано утром. Всю дорогу Александра пыталась отвлечь Прасковью от разных мыслей – показывала на сокрытую от них лесной дорогой и тучами россыпь звезд, пускаясь объяснять скорее собственные философские понятия, чем реальность:
– Наше пространство – оно наше, как и наше звездное небо. Связано с тем, что человеку нужно понимать, – какой он, где и как обитает, по каким меркам. Если оно наше, то оно всего лишь отверстие. Открыли глаз – светло, закрыли – темно. Это я про наше пространство, связанное с нашей землей, говорю, – и с другими землями, куда ты обязательно поедешь. И ничего кроме нашего пространства изучать мы не можем. Наверно, из-за того, что описать возможно лишь зримое или иным образом опознанное нами. То есть пространство существует по отношению хотя бы к одному-единственному предмету – дереву, речке или звезде в небе. Но все-таки людям свойственно стремиться к невозможному, несуществующему, не укладывающемуся в голове, не связанному с нашим миром, но не отбрасывающему мир, словно ненужный мяч, а преодолевающему его – весь, полностью, включая смерть!