Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Том III - стр. 7

Вообще, «экзистенциальный ужас» (выражение Светланы Михеевой) характерен для поэтов этих поколений.

В несомненной связи с экзистенциальным ужасом – начавшееся в то время активное эстетическое освоение низкого, безобразного, отвратительного:

Города измочаленных изрубленных в капусту

города избитых диабетических пьяных

проползающих колоннами мимо трибун

жрущих украдкой шашлыки из собаки

<…>

города метанола двуокиси азота и свинца

театров тухлых яичниц с гнилым помидором

(Макс Батурин),

тем смерти и распада:

когда прохладного меня

червяк, настырный, как свинья,

дожрёт и пальчики обгложет,

я стану конь или вода, —

что в принципе одно и то же

(Гоша Буренин)

Я бродила по городу с полным ведром

И ужасно воняло оно табаком —

Среди всяких немытых нехоженых троп

Я нашла себе дело во веки веков!

(Ольга Комарова)

Мучение ему со мной,

Мучительницей – всё мне мало —

То поливает мир говном —

Теперь, вишь, мытых мух наслала…

(Она же),

разрушения вообще, как состояния страны, мира, бытия:

Подгнивший картофель,

Стекающий гноем,

Приправленный плесенью

Серой горчицы,

Сочится

Сквозь щели

Цингующих дёсен.

(Веня Д’ркин)

Сложный маршрут к сумасшедшему дому

не удаётся шофёру слепому:

в сонном кювете ржавеет машина.

Это Россия, а не Аргентина!

(Илья Павлов)

Проступила сукровица

суши, отупело отрыгнув

яркие камни гальки

Жёлтая моча заката

поглотила всё

(Александр Пурыгин),

в том числе – разрушения активного и намеренного (в нём чувствовалось нечто близкое к правде и справедливости, если не прямо они сами):

Может, к нам ещё заедет

Хоть какой-нибудь автобус —

Мы его утопим в каше,

Пассажиров всех утопим

И водителя утопим —

И автобус будет наш, —

строит Ольга Комарова планы в ритме «Вредных советов» Остера. Вячеслав Литусов – радикальнее и рассматривает возможность

…в промокшем кафе

разрядить наугад

именной парабеллум

в первый зрительский ряд.

Всё это, существовавшее примерно от века, для поздне- и постсоветского поэтического сознания – именно как поэтическая тема – оказалось новым и потребовало осознания, проговаривания. До затвердевания в стереотипы этой теме было ещё далеко.

С другой стороны, на время молодости и ранней зрелости рождённых в 1950-1960-х пришлось открытие и заново-освоение религиозных мотивов и образности, в советское время не очень-то входивших в состав поэтического языка. Это был язык будоражаще новый, открывавший новые горизонты. А для писавших в начале восьмидесятых – ещё и почти запретный, тайный, сокровенный, на котором можно говорить только искренне.

Дозволь, Господь, остаться честным —

Непризнанным и неизвестным.

Всё это суета.