Утопающий во грехе - стр. 41
– Товарищ судья, да остановите вы, наконец, это издевательство над прокурором! Чего он все время: «Прокуратура такая, прокуратура сякая!» Он что не понимает, что прокурор не может по пятам за следователем ходить? Прошу вас, товарищ судья, запретить ему без явной необходимости употреблять слово «прокуратура» впредь вообще!
Шкиль ядовито улыбнулся, а Сиволобов только плечами пожал. Он-то уже тоже видел, куда перестроечные ветры дуют и что с адвокатами теперь так просто нельзя.
Безжалостный Шкиль через минуту вскочил и залепил:
– Товарищи судьи, здесь снова грубо нарушен закон. А из этого можно сделать один-единственный вывод: должный надзор за законностью расследования не осуществлялся…
Тут он издевательски помолчал, посмотрел на Драмоедова, закатил глаза к небу, и когда все в очередной раз готовы были услышать слово «прокуратура», неожиданно закончил:
– … не осуществлялся, как положено, трестом столовых и ресторанов, в котором работает моя подзащитная!
Зал, конечно, издевательскую шутку адвоката оценил.
Услышав про тресты и рестораны, Драмоедов, который в бессильном ужасе ждал, когда адвокат снова начнет полоскать прокуратуру, вскочил, схватил бумаги, и чуть ли не рыдая у всех на глазах, проблеял:
– Меня тут… оскорбляют! Так нельзя, граждане!
Вид у него был такой, что даже обвиняемая плакать перестала. А Драмоедов схватил портфель и был таков.
Обомлевший от столь необычного поведения прокурора судья Сиволобов тут же объявил перерыв, помчался в свой кабинет, позвонил Друзу и сказал, умирая от смеха:
– Трофимыч, ты где таких идиотов подбираешь? То еще чудо в перьях – прокурор со слезами на глазах! Он там у тебя не обделался случаем? Может, вам в прокуратуре теперь на процессы подгузники одевать надо?
На следующий день Друзу пришлось самому идти в суд и в свирепой борьбе с адвокатом, гавкая и рыча на каждую его остроту, честь своей прокуратуры отстаивать.
Наверное, тогда он вполне мог от Драмоедова избавиться, но делать этого не стал. Не потому что ему этого слизняка жалко было, а просто Генрих Трофимыч, мужик тертый, хитрый, к тому времени уже все про систему, в которой живет и работает, знал. И понимал даже не разумом, а нюхом, что делать надо, а что не надо, и где лучше перетерпеть. За Драмоедова хлопотали серьезные люди, которые для прокуратуры много полезного могли сделать, а многоопытный Друз такими возможностями не разбрасывался. Он давно уже понял, что жизнь богаче всех законов и многообразнее любого из документов партии и правительства, даже самого исторического.
Но что делать в нынешней ситуации, Друз честно не знал. Не идти же ему самому на старости лет в суд и бодаться с хитрованом Шкилем по поводу того, с какой скоростью передвигались диспетчерша и инвалид в недоснятых трусах… Друз вдруг подумал с тоской, что раньше таких дел и представить было нельзя. Чтобы пожилые уже мужик с бабой поперлись в суд на публичное посмешище, да никогда! Договорились бы как-нибудь через родственников и знакомых.