Утёс забвения - стр. 6
– Мам… ты поможешь ему? Ведь, правда, поможешь? Мы не можем оставить мальчика. Мы просто обязаны ему помочь!
– Поль, я и рада бы, но не знаю чем. Он же не говорит.
– Он найдёт способ рассказать тебе всё, обязательно найдёт.
– Посмотрим, – зябко поёжилась Лиза. В доме было тепло, даже жарко, но её знобило. Чувство тревоги не оставляло, предчувствие чего-то страшного и необъяснимого смёрзлось внутри ледяным жгутом, опутывало, не давая сосредоточиться ни на чём.
Нахлынули воспоминания. Лиза снова оказалась на сером дворе возле старой кузни, и снова, как тогда, манили её за собой злобные сущности, уговаривали, убеждали, вынуждая уйти. Так неужели снова её спокойная размеренная жизнь сменится кошмаром?! Нет, пока предпосылок не наблюдается, но ощущения, как быть с ними? Лиза чувствовала, что мальчик всё-таки втянет её в историю, а она не сможет ему отказать.
А ведь вполне может так случиться, что понадобится не только её помощь, ведь Ясю по указке её прабабушки разыскивали всем семейством, и каждый рисковал. Особенно Кирилл. Впутывать родных в очередную авантюру не хотелось категорически…
– Когда же морозы закончатся? – отвлекла её от тяжёлых раздумий Полинка. Чайной ложкой она зачерпывала сгущёнку из банки и задумчиво тонкой струйкой выливала её обратно. – Я бы уж в школу сходила…
– Заскучала по шалостям?
– По друзьям, – уклончиво ответила девочка. Лиза ей не поверила. Не было у Полины друзей в школе. Приятелей – хоть отбавляй, а друзей, таких, кому Полина могла бы тайны доверять, не было. Вне школы девочка ни с кем не общалась, считая ровесников скучными.
Лунный свет заливал рассеянным серебром спящую деревню. Касался изгородей, низких, покатых крыш, скользил по глиняным горшкам, развешанным по заборам, путался в пыльной листве старых, скрипучих яблонь. Ночь стояла особая, тихая, безветренная, необычайно светлая для конца августа, наполненная запахом скошенной травы, сена, созревших яблок. Ночи, подобные этой, хранят немало тайн. Светлых, счастливых – таких как первые любовные признания, откровения, свидания у реки, поцелуи на сеновале.
Но видели подобные ночи и другое. Страх, боль, смерть… Хрупкое равновесие иногда нарушалось, стиралась грань между счастьем и горем, чего больше – не понять. Для любого дела подходили такие ночи – для жарких признаний, тихой тоски, для жизни и смерти. Смотрела луна безмолвным свидетелем на дела людские, серебрился в вышине её светлый лик, то ли грустью наполненный, то ли радостью, как знать…
Изба стояла на отшибе деревни, чуть в стороне, ближе к границе леса, и лунный свет едва-едва пробивался сквозь мутное оконное стекло, самое дешёвое, с крупными пузырями и волнами, неопытными подмастерьями сделанное. Хоть и большая изба была, а неухоженная, обветшавшая. Чёрные брёвна, полуразвалившаяся труба, покосившаяся изгородь во дворе, кривоватые горшки – явный самодел, зато яблоня, что роняла на крышу тяжёлые ветви с наливными спелыми плодами, была на загляденье – ухоженная, красивая, с выбеленным по весне стволом.