Устинья. Возвращение - стр. 47
– Да ты что, боярышня! Кто ж мне даст!
Устя задумалась.
Действительно, если б она упала или Аксинья, ну так сто бед – один ответ. Все равно порки не избежать.
– Так ты скажи, что я упала.
– Боярышня, а как узнают, что солгал я, тогда меня высекут.
Устя стиснула зубы.
Вернулась Аксинья с ведром воды и парой тряпок. Обмакнула одну из них в ведро и принялась стирать с лица мел и свеклу.
Устя молча макнула в ведро вторую тряпку, положила на голову няни прохладный компресс.
– Полежи так, нянюшка. Я все устрою.
– Устенька…
– Няня, лежи и не спорь. Ты обо мне заботилась, теперь я о тебе буду.
Дарёна замолчала. Под тряпкой и видно не было, как у нее слезы потекли. А Устя развернулась к холопу:
– Вот что, Петенька. Ты порки боишься?
– Боюсь, боярышня.
– А я тебе обещаю, сделаю так, что тебя вообще продадут! Понял?!
Говорила Устя весьма выразительно. А размазанный грим и вообще сделал ее страшной. Петя даже икнул, когда на него чудное видение надвинулось. Волосы рыжие чуть не дыбом стоят, глаза сверкают, как у заморской тигры. Того и гляди когти выпустит!
– Боярышня, я ж…
– Бежишь к нам на двор, и чтобы мигом колымага здесь была. Лучше б телега, но в ней растрясет. Мигом обернулся! Тогда пороть меня будут, а не то – тебя [14].
– Не мучай холопа, боярышня, – послышался голос с порога. – Сейчас прикажу, мигом колымага будет. Только скажи, куда отвезти няньку твою.
Устя повернула голову к двери. И едва зубами не заскрипела.
Чтоб вам… чтоб вас… да каким же черным ветром вас сюда всех занесло?!
Тут и Феденька, муж опостылевший, и дядюшка его, плесень хлебная, и… Жива-матушка, почему этого-то не казнили?! Вот неудача-то! Она уж было понадеялась, ан нет! Жив Михайла, стоит среди свитских, на Устю смотрит.
И отказаться не получится, даже если сейчас смолчит она, уж Аксинья-то таиться не станет. А то и Петрушку сейчас разговорят. Ему и угрожать не надо – трусоват холоп.
Так что…
Устя поклонилась в пол:
– Прости, царевич, не признала я тебя. И тебя, боярин, не признала. Не думала, что на ярмарке да таких людей увижу. Не в палатах, не в золоте. Не гневайтесь на меня, девку глупую. Не ожидаешь каждый день-то царевича увидеть, как и жар-птицу повстречать не ждешь. Где вы, а где я.
Мужчины заулыбались.
Бабы, конечно, дуры, но эта точно умнее других. Хотя бы понимает, что дура. И раскаивается.
– Да ты не гни спину, красавица.
Фёдор молчал, и Данила Захарьин привычно взял разговор на себя. И то, не привык племянник с девушками говорить. Холопок на сеновал таскал, было такое. А вот чтобы с боярышнями… несподручно ему. И причина на то есть, но сейчас не ко времени о ней думать.