Уроки зависти - стр. 31
– Куда разлетелась? – Петр Васильевич засмеялся в темноте и подхватил Нору под мышки. – На снег босая! Ну-ка пойдем.
Он завел ее обратно в дом и закрыл дверь. Глухо брякнул засов.
Когда Нора проснулась от стука в окно, то свет не зажгла. Но сейчас она и в темноте видела Петра Васильевича так же ясно, как нынче утром в освещенном солнцем классе.
Только недолго смотрела она сейчас в его глаза – он крепко прижал ее к себе и поцеловал.
Совсем другой был этот поцелуй, чем два прежних, в физкабинете. Те были горячие и веселые, а этот хоть и тоже горячий, но… яростный, вот какой; от него губам стало больно, и Нора вскрикнула.
Она вскрикнула и сразу испугалась: вдруг он на это рассердится, оттолкнет ее? Но на Петра Васильевича ее вскрик оказал совсем другое воздействие. Он дернулся весь, как от удара, и с губ его сорвался глухой рык, от которого у Норы губы задрожали, потому что их поцелуй при этом не прервался.
– Ох, не могу!..
Петр Васильевич оттолкнул ее от себя быстро и грубо. Нора не поняла, в чем причина. Но прежде чем она успела что-либо сказать, он вскинул ее на руки и понес к кровати.
Комнатка была маленькая, и ему понадобилось сделать всего несколько шагов, и сделал он их мгновенно. Но что она за эти мгновения пережила!
Никто и никогда не держал ее на руках. Ей казалось, что и мама в детстве не держала. Ведь если держала бы, то она запомнила бы это счастье, этот разрывающий душу восторг! И что с того, что был он сейчас так краток? Ей хватило.
Петр Васильевич положил Нору на раскрытую постель, а сам стал расстегивать пуговицы на своих брюках и на полушубке. Но терпения на все это у него не хватило – он рванул полы полушубка, а потом и рубашки, пуговицы брызнули по углам, и сразу же Нора почувствовала на себе его тело, голое, горячее.
Ей стало страшно.
«Что же это я? Как же?.. Зачем?!» – пронеслось у нее в голове.
Во всем она была обычная деревенская девчонка, но вот в этом… Как ни старалась, Нора не могла относиться к этому попросту, как все. Не то чтобы задумывалась излишне, а просто… Просто ей было противно. Как позволить, чтобы тебя лапали, дышали в лицо перегаром, как не раз пытались взрослые мужики, или пусть даже обнимали, как порывались ее обнять молодые парни, – как позволить им все это, если они тебе чужие и ничто в тебе не отзывается на их желание?
Но ведь сейчас, ведь с ним все совсем по-другому? Или все-таки нет? Нора не знала.
Чтобы понять это, она зажмурилась. И сразу ей вспомнился его голос… Не теперешний, обычный, которым он произнес «ох, не могу», а тот, которым пел про ветер за занавесочкой и про разлуку двенадцатого часа. И тут уж все мысли выветрились у нее из головы, все сомнения улетучились, и, обхватив Петра Васильевича руками за шею, Нора полностью отдалась на его волю.