Улей 3 - стр. 128
– Теперь ты больше, чем просто человек, – невозмутимо парирует она.
– Очнись, мам. Теперь я животное. Озлобленное и раненое.
– Ты ошибаешься, Диана. Это эмоции. Они пройдут…
– Никогда, – мотнув головой, хрипло выдыхаю я.
Мы целую вечность молчим, неотрывно глядя друг другу в глаза. Время замедляется, сердце одержимо рвется из плена грудной клетки. Я тону в ее свинцово‑серых холодных глазах и беззвучно оплакиваю то, что никогда не вернуть и уже не исправить. Я помню все ее теплые улыбки, нежные прикосновения и напеваемые тихим голосом колыбельные, отгоняющие ночные кошмары. Когда‑нибудь я буду петь их своим детям. Когда‑нибудь… а сейчас снова кладу голову на колени матери, с содрогающимся сердцем ощущая знакомую до боли ласку.
– Ты помнишь миф о Персефоне? – Пальцы в моих волосах на мгновение замирают.
– Их очень много мам, – тихо отзываюсь я.
– Много, – соглашается она. – Но если из каждого выбрать что‑то особенно откликающееся, то можно создать свою особенную историю.
– Расскажи мне…
– Моя Персефона не была жертвой похитившего ее бога подземного мира. Она выбрала Аида сама, а осознав, насколько глубоко в него проникла тьма, испугалась и захотела оставить мужа, – Мария прерывается, а я обреченно продолжаю:
– Она не смогла…
– И понесла наказание, – перехватывает мама.
В детстве мы часто так играли, на ходу придумывая сказочные истории. Эта отнюдь не такая, без благородных героев и счастливого конца, но мы должны ее закончить.
– Она была предана и растоптана самыми близкими. – Ожесточение и неутихающая ярость в мамином голосе отдаются острым уколом в области живота.
– Но больнее всего было предательство мужа, – мой собственный голос сипит и сбивается.
– Он не знал, – ровно и почти без эмоций произносит мама. – Его тоже предали.
Мое сердце обрывается. Слова застревают в горле. Я не хочу. Не хочу знать конец начатой страшной сказки. Пожалуйста, не продолжай…
– Но она всё равно не простила. – Мама машинально водит пальцами по моим волосам, и каждое движение приносит мне новую порцию удушающей боли. – И не простит. – Снова пауза, в течение которой мое сердце сотни раз разлетается на куски. – Он умрет последним. В цепях. Таких же толстых и неразрывных, как те, которыми он удерживал меня рядом с собой.
– Я не знаю, что сказать… – измученно шепчу, слушая гулкие удары наших сердец. Сейчас они бьются в унисон. Я осязаю и разделяю ее агонию, и мне мучительно больно.
– Ничего не нужно говорить. Мне важно было донести до тебя свою историю так, чтобы ты поняла. Я знаю, как ты жила и чем занималась, переехав в другой город. Тебе было сложно и одиноко, но ты отлично справлялась. – Слова матери не вызывают сомнений в их честности.