Улан Далай - стр. 66
– Чу-чу! – тихо тронул лошадей Чагдар, направляя к задней калитке, чтобы уехать с хутора незамеченными.
Начинало светать, туман истончался. Хотелось подхлестнуть лошадей, но приходилось ехать шагом, чтобы лишний раз не тревожить отца.
Ехать решил вдоль речки – и расстояние сократить, и не попасться на дороге ни красным, ни белым. В нагане было всего-то три патрона, много не постреляешь. Разве что в лоб себе пулю пустить, чтобы избежать издевательств.
Красива степь в начале мая. Трава зеленая, яркая, тугая. Небо – как бирюза на священном барабане-кюрде. Воздух дрожит от испаряющейся влаги, и все пространство наполнено звуками до краев. Насекомые, птицы, мелкая живность жужжат, трещат, пищат, свистят, поют, кричат – громче, чем хурульный оркестр в большой праздник. Если не всматриваться, сердце начинает биться бойко и радостно. Но приглядишься, и пасмурно становится на душе. Невспаханные поля проросли осотом, ни одного конского табуна, ни одного овечьего стада на пастбищах, а в небе парят хищники: стервятники, грифы, сипы – им теперь еды вдоволь: среди травы полно неубранных трупов – и скота, и человеческих. И не всматриваться нельзя: никогда степь не была так опасна, как теперь, и главная опасность исходила не от волков, которые тоже вольготно расплодились, – опасность исходила от людей.
Когда солнце стало припекать, Чагдар завернул в балку – лошадям попастись, а самим поспать. В Куберле приехали лишь к вечеру. Чагдар достал из-под седла два лоскутка кумача, повязал на правую руку себе и отцу – опасался, чтоб часовые не подстрелили.
На путях, словно бусины на длинных четках, теснились эшелоны. Закопченные цистерны, замурзанные теплушки, низкобокие платформы с курганами угля, благородные вагоны с застекленными окнами, из которых уютно лился в сгущающихся сумерках желтый электрический свет. Вдоль вагонов мельтешили люди, жгли костры, слышались крики, брань, хохот, пахло едой, дымом, шпалами и отхожим местом.
На входе в вокзал стоял часовой в побелевшей от высолов гимнастерке. Вскинул ружье.
– Стой! Из каких будете? – И, вглядевшись, подозрительно добавил: – Калмыки, че ль?
– Свои мы! – поспешно откликнулся Чагдар. – Депутат Иловайского станичного совета Баатр Чолункин и сын.
– Депута-а-ат? Он, че ль? – недоверчиво протянул часовой, тыча штыком в сторону Баатра.
– Начальник Кануков – мой старый товарищ, – не очень внятно сказал Баатр, не поднимая головы.
– Да ну? А бумага у тебя про то имеется? – засмеялся часовой.
– Проводите нас к нему, он подтвердит, – предложил отец.
– Военнач сейчас занят. Мы вас сперва в кутузку поместим, а как к утру товарищ Кануков освободится – разберемся.