Украинский гамбит - стр. 30
Было много шума на телевидении и в прессе, но, за неделю, как обычно бывает в таких случаях, сенсация с первых страниц газет переползла в разряд текущих новостей, и постепенно о ней забыли, а на родном телевидение забыли ещё раньше. Неделю Костя привыкал к цивильной жизни без решеток и без вертухаев с «оселедцем» на голове. Неделю мама, которая специально приехала из Кемерова, откармливала его сибирскими пельменями и котлетами. И всё равно Костя вышел на работу, исхудавший, как после тифа. Он стал носить джинсы сорок шестого размера и узкие пиджаки в талию. Ирке Пономарёвой нравилось, она находила в этом некий шарм человека, пострадавшего за политику. И вообще, почему-то стала называть его Французом. Что наводило на некоторые размышления, но Костя не стал разбираться. Изменила, так изменила, пуст даже с каким-то французом.
– Эко тебя! – воскликнул удивленно Вадим Рунов, замредактора военного канала, и с истинно солдафонским юмором добавил: – А ведь могли и убить!
– Запросто, – согласился Костя, потонув в медвежьих объятьях друга. – Но ведь не убили… – уточнил Костя, вкладывая в фразу вселенский смысл.
– Повезло, – отпустил его Рунов.
– Повезло, – согласился Костя.
– Ну так-к-х-х… это надо отметить! – Рунов потянулся за коньяком.
Почему-то с того дня Костя перестал ходить на корпоративные вечеринки. Ему разонравились бессмысленные толкучки, лицемерие приятелей, сплетни, женщины с искусственными формами, жирные дяди и их тощие подруги, возомнившие, что они ухватили судьбу за хвост. Ему также не нравилось, когда на него смотрели сверху вниз или, наоборот, заигрывали сверх меры. Приятели, с которыми можно было скоротать время, его больше не интересовали, как, впрочем, и подружки, склонные говорить по утру: «Позвонишь мне, милый?..» и убегали прочь, забыв закрыть даже дверь. Вначале недоумевали недолго, а потом принялись злословить о том, что после тюрьмы он малость сдвинулся на работе и погряз в самоанализе. Не посттравматический ли это синдром? А он вдруг понял, что смысл жизни совсем в другом и хватался за любимые командировки, лишь бы не сидеть в душной студии и тоскливой Москве.
Это было то время, когда америкосы во всю хозяйничали в Крыму, а российский флот, стоящий в Севастополе, практически оказался в осаде. В самом же городе проводилось подавление оппозиции в широких масштабах. Москва же выжидала и ограничивалась громкими заявлениями. На Западе на них реагировали весьма бурно. События развивались стремительно. Грузия вывела свой вшивый флот и поставила его на виду у российской эскадры. К Дарданеллам приближался шестой американский флот. И тогда наши бабахнули так, что грузины отправились принимать сероводородные ванны, а пиндосы лишились своего авианосца и умылись черноморской грязью: их трупы ещё долго выбрасывали волны на низменный берег Тамани. Пролив Босфор завалили ядерными минами. Чёрное море сделалось большой и глубокой лужей. Американцы таки взорвали трубу «Южного потока», и нефть долго полыхала у берегов Болгарии. Много они ещё гадостей понаделали. Притащили в Грузию ПРО и ещё какое-то вооружение, о котором никто не знал, но догадывались. Польша, Румыния, Болгария и Венгрия оказались напичканными тактическим ракетами. Все ломали голову, куда катится мир. А он всего лишь катился к ядерной войне. И все делали вид, что ничего не понимают – лишь бы стравить Россию и США. Ситуация напоминала лицемерие и заискивание Европы перед Гитлером.