Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - стр. 170
Джозеф Кеннеди думал иначе. Провал операции в Дакаре равносилен катастрофе, сообщил он в Вашингтон, а Черчилль теряет популярность (что не соответствовало действительности). В конце октября Кеннеди сбежал в Америку – первый посол, покинувший Лондон. Он якобы уехал по той причине, что хотел лично попросить Рузвельта об отставке, но ведь мог позвонить, а он попросту сбежал, оставив на произвол судьбы своих сотрудников. Своим бегством он навлек на себя ненависть лондонцев и заслужил прозвище «нервный Джо». Благополучно вернувшись домой, он тут же дал интервью газете Boston Globe, в котором сказал, что в Великобритании с демократией покончено, что британцы борются за сохранение империи, а не за демократию[475].
Если Кеннеди все представлялось в мрачном свете, то Черчилль был настроен оптимистично. Что касается лондонцев, сказал он Колвиллу, то «во мне есть то, что они искренне поддерживают, решимость победить. Через год-два они будут приветствовать меня». В письме Чемберлену, умиравшему мучительной смертью от рака кишечника, Черчилль написал: «Немцы совершили огромную ошибку, сконцентрировавшись на Лондоне, к облегчению наших заводов, и, пытаясь запугать народ, только разозлили его». Лондонцы предпочли, сказал Черчилль Колвиллу, «находиться в первых рядах, участвуя в битве за Лондон, чем беспомощно наблюдать за массовым убийством как в Пашендейле»[476].
В течение октября военный кабинет занимал важный вопрос: по явятся ли немцы? Весь месяц «Ультра», условное обозначение, принятое британской военной разведкой для перехваченных и дешифрованных особо важных секретных сообщений, сообщала о продолжающейся подготовке к вторжению. Воздушная разведка подтвердила, что немцы отрабатывают варианты высадки солдат с кораблей на сушу под прикрытием искусственного дыма.
Согласно перехваченным и расшифрованным сообщениям, немцы планировали вторжение после 20 октября. Было ли это частью немецкой кампании по растространению дезинформации? Следовало действовать так, словно вторжение неизбежно; в противном случае это было бы нарушением воинского долга. Военно-морской флот патрулировал, Королевские военно-воздушные силы патрулировали, Блетчли-Парк слушал. Однако появилось ощущение, что вторжение не состоится, и причиной тому был Черчилль. 4 октября он телеграфировал Рузвельту: «Джентльмен снял одежду и надел купальный костюм, но вода становится холоднее, и воздух пахнет осенью. Мы сохраняем предельную бдительность»[477].
21 октября, выступая по радио с обращением к французскому народу, Черчилль бросил фразу, которая, возможно, говорила всего лишь о его растущем оптимизме: «Мы ждем давно обещанного вторжения. И рыбы – тоже». Эти дерзкие слова, конечно, вызвали уважение у нейтральных наблюдателей. В июньских и июльских выступлениях он мрачно допускал возможность вторжения и не уставал повторять, что они будут бороться до конца с непоколебимым мужеством и достоинством. Эти речи были предназначены для того, чтобы вдохновлять и воодушевлять, но, если бы Англия пала под нацистским сапогом, они бы послужили эпитатафиями, которые предстояло прочесть и обдумать будущим поколениям. Черчилль был известен остроумными высказываниями, и он никогда не упускал случая пошутить или ввернуть острое замечание, как это было, к примеру, во время октябрьского выступления, когда он сказал о давно обещанном вторжении, которого ждут не только люди, но и рыбы. Он произносил их не в кругу близких друзей в гостиной за портвейном, а всему миру, выступая по радио, в адрес самого сильного лидера и самой страшной военной силы на планете. Ему хватило одной фразы, чтобы выставить Гитлера на посмешище. Он унизил Гитлера, заявив, что «вы можете победить нас, но вам никогда,