Уинстон Черчилль. Темные времена - стр. 29
В архиве Болдуина сохранилось письмо, в котором содержится прекрасное выражение взглядов Черчилля на этот счет. В частности, Черчилль обращает внимание своего коллеги, что «нет большего зла, чем из страха войны уступить несправедливости и жестокости». «Едва выбор делается в пользу того, чтобы ни при каких обстоятельствах не защищать свои права против агрессии определенной группы людей, запросам последних не будет конца»>124.
Актуально? А теперь самое главное. Черчилль написал эти строки, когда Болдуин занимал пост премьер-министра. Но не в 1936 году, а за шесть лет до прихода Гитлера к власти – в январе 1927 года! Именно этими критериями он будет руководствоваться в 1930-е годы, когда его будут обвинять в оппортунизме и стремлении использовать эскалацию международной напряженности для личной выгоды – вхождения в состав правительства. «Впоследствии Уинстон Черчилль станет известен как военный лидер, но ни один человек не был более твердым борцом за мир, чем он», – прокомментирует поведение британского политика в 1930-е годы историк Уильям Манчестер (1922–2004)>125.
Оценка миротворческих инициатив Черчилля, которые воспринимались его современниками как призывы к войне, будет неполной, если не учесть еще один важный фактор. Становление Третьего рейха происходило в относительно благоприятных условиях. Мир настолько обезумел от ужасов Первой мировой, выкосившей целое поколение здоровой и талантливой молодежи, что самым жутким кошмаром для людей того времени было повторение пройденного пути. Пусть происходит что угодно, только бы не началась война, – таковы были рассуждения большинства. Маятник всеобщего мнения, достигнув пика милитаристских настроений в 1914 году, после 1918 года начал стремительное движение в обратном направлении, оказавшись на противоположном конце к 1930-м годам. Пацифизм в начале 1930-х стал так же популярен, как желание побряцать оружием и утереть нос геополитическому противнику за двадцать лет до этого. Студенты всегда одними из первых реагируют на перемены общественного настроения, и шокирующие истеблишмент результаты голосований в Оксфорде и Кембридже были не отсутствием патриотизма, а выражением чувств, мыслей и желаний, которые составляли основу ментального портрета того времени.
И в этих условиях с трибуны палаты общин, из радиостудий, со страниц газет звучал неутомимый голос пожилого викторианца, сделавшего себе славу на граничащих с авантюрой военных операциях и теперь призывающего страну к активной подготовке к новой войне. Как большинство избирателей реагировало на подобные заявления? В лучшем случае – не обращали внимания, в худшем – испытывали неприязнь. Черчилль не мог дистанцироваться от настроений электората, но убеждать людей в обратном – «войны не будет» – он считал еще более опасным и антипатриотичным, чем говорить людям правду, какой бы нелицеприятной она ни была. Да и к пропитавшему все вокруг духу пацифизма у него тоже было свое отношение. «Никто не способен так вовлечь в войну, как пацифист», – заявил он в сентябре 1935 года одному из активистов своего избирательного участка в Эппинге Колину Норману Торнтон-Кимсли (1903–1977)