Убитый, но живой - стр. 29
Поначалу показывал сын управляющего, парень хоть и молодой, но деловитый, серьезный. Затем пришел сам управляющий. Елена, нимало не смутясь, спросила: «Что, приличного коня нет в заводе?» Он тут же подозвал конюха, переговорил с ним по-свойски, и через несколько минут тот вывел во двор рослого коня вороной масти с шелковисто поблескивающей шерстью, и конь этот монументально смотрелся на белом снегу. Елена шепнула: «Такого можно брать».
Вслух же нахваливать не стала, углядела белую отметину на правом боку, посетовала, что круп висловат… Конезаводчик не выдержал, выговорил басом, едва сдерживая раздражение:
– Да будет вам, уважаемая! Бурун – это будущий призовой конь. Вы посмотрите голову, линии спины, ноги… Посмотрите! Эй там! – крикнул он сердито. – В манеж Буруна, быстро!
Но все же двадцать рублей Елена уторговала и радовалась этому необычайно. Смеялась:
– Он и правда подумал, что я ругаю такого красавца. Рассердился.
От мороза, смеха, своей озорной деловитости была необычайно хорошенькой, а Малявин все не решался ее поцеловать, и если бы она не сказала: «А вот этого делать не надо», – став на миг кокетливой, милой женщиной, то, может быть, не решился.
Что с весны возникло исподволь, то разгораясь, то исчезая совсем, прорвалось с необычайной силой.
– Меня это даже пугает, – призналась Елена. И тут же, помедлив, произнесла раздумчиво: – А может, так и надо? То ждем неусыпно, то пугаемся собственного чувства… Так ведь не должно быть?
– Я сам такой, – ответил Малявин. – Слишком рассудочен, отчего скучноват временами, как ты верно подметила.
– Нет, ты сильно переменился в лучшую сторону. Похоже, я тому виной. Похвали меня, пожалуйста. Скажи, что я поглупела в последнее время, это будет лучшей для меня похвалой. А то ведь и дома, и в письмах: «Ленушка, ты мало теперь читаешь хороших книг. Лена, мне не нравится твой расхлябанный слог в последнем письме, и не забудь уточнить в училище, что предстоит пересдавать осенью шалопаю Еремке». И я выжимала из себя умные письма. Я в двадцать лет, как дебелая матронесса, беседовала строго с любимым братцем Еремушкой, спорила с репетиторами из-за цены…
– Милая Елена, а я-то, как я себя держал в Москве! Я, подобно одному из литературных героев, готов был спать на гвоздях – и никаких женщин. Так я прожил до двадцати четырех лет, а потом…
– Продолжай, прошу тебя.
– Потом… Это было перед самым окончанием академии. После ужина в ресторане я подхватил какую-то проститутку, пожалуй, первую, какая подвернулась на Тверской… Был крепко пьян, и это вышло вовсе мерзко, неопрятно.