Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде - стр. 22
– И всё? – подозрительно прищурилась Роза. – И это всё, о чём вы говорили?
– Конечно, мы поговорили немного о политике, об опасности анархии, о том, что угрожает Франции и её народу…
– И договорились встретиться снова?
– Он просил зайти через неделю за ответом.
– Когда опять пойдёшь к нему, возьми с собою меня. Обязательно! Слышишь, Мари?
– Не знаю, как скоро смогу собраться, – ответила та уклончиво. – Сейчас у меня так много дел, так много визитов…
Роза прижалась к плечу подруги и доверительно проворковала:
– Послушай, Мари, что я скажу. Ведь я знаю тебя не первый год, и скажу правду. Ты очень смелая; это у тебя в крови. Мне никогда не быть такой смелой. Ты берёшь людей своей смелостью, но это не бывает надолго. Через некоторое время это заканчивается, и всё идёт по-прежнему. Так вот: тут смелости мало, людей нужно обворожить. Возьми с собою меня, и ты не пожалеешь. Ты увидишь, что дело несчастной Александрины будет решено наилучшим образом. Ведь ты хочешь, чтобы её дело решилось?
Мария хорошо понимала, куда дует ветер. Её подруга, которую как магнитом тянуло к прекрасному марсельцу, готова была воспользоваться любым предлогом, лишь бы попасться ему на глаза. Жеманства и кокетства Розе было не занимать. Она всерьёз надеялась произвести впечатление на молодого южанина, который представлялся ей воплощённым Аполлоном, и о котором она болтала без умолку всю неделю после своего приезда в Кан. Нормандские женщины вообще-то достаточно сдержаны по натуре, но Роза Фужеро являла собою заметное исключение из правила. И отчего она такая ветреная? Может быть, у неё в роду были южане? Мария никогда бы не решилась столь откровенно предлагать себя. Более того, она бы заклеймила презрением ту барышню, которая набивается кому-то в невесты или в любовницы. С её точки зрения у такой барышни просто нет никакого достоинства. Если бы её не связывала с Розой многолетняя дружба, она бы сейчас же высказала бы ей, что думает по этому поводу. Самым решительным образом. Но, поскольку они были подругами, Мария не стала обижать Розу нравоучением. Пусть лучше это сделает кто-нибудь постарше.
Сердце Марии и впрямь было далеко от амуров. Теперь её бросало в краску стыда, когда она вспоминала ту высокопарную чушь, которую ещё год назад несла в письмах, адресованных Пьеру Лакавелье, местному канскому поэту, в ответ на его любовные вирши, посвящённые ей. «Я не знаю, мсье, какими словами выразить вам мою признательность за то небольшое сочинение, в котором вы выказали знаки внимания Возлюбленной (Bien Aime)…», – писала Корде аккуратным почерком на белых листах, теснённых ажурной виньеткой.