Убить Бобрыкина, или История одного убийства - стр. 12
Бродили тени по ступеням, глухо, сонно выл ветер в мусорной трубе, и молчаливые тома на полках жались в два ряда; Карл Энгельс, Фридрих Маркс – или наоборот? – подумал он, Иосиф Сталин, «Родная речь» за пятый класс, «Айвенго», «Книга о вкусной и здоровой пище», СССР, 1952 год, где все картинки можно взглядом есть. Салат «Весна», форшмак, миноги…
– Миноги – это что?
– «Готовые миноги нарезать поперек, кусками длиной четыре сантиметра, сложить в салатник…» – хмурясь, прочитала Таня. – Я не знаю…
– Вкусные, наверно…
– А то! А это чур мое!
– А я вот это…
– Ого! Паштетик из печенки!
– О! Поросенок заливной! Ням-ням!!!!
– Хрен с уксусом… у-й-я! Какая гадость!
– А корнишон?
– А у меня стерлядь!
– Дичь… Я дичь! Ты тоже дичь! Татьяна Николавна дичь несет! Подайте дичь! Ха-ха! Ух, ты… ого…
А на блокноте Тани из Союзпечати, с серыми листами, был переводной котенок, в нем написала Таня: «Ты гулять пойдешь сегодня»? Он писал: «Пойду».
А в центре актового зала стопкой маты, вдоль стены канаты, а в рекреации на третьем – пальма, с кнопками в стволе и надписью на кадке «ШБ-164». А возле вешалок из гипса Ленин, то есть гипсовая голова его, с которой, если нету ведьмы бабы Гали, много гипса – сколько хочешь! – ногтями можно сколупать. А можно звездочкой царапать парту: «ТАНЯ», и дома тоже: «Таня», «Таня», «Таня»… и получить от матери за это по ушам.
Цветы не вянут, зимы жарки, и можно заблудиться в белом яблочном саду, и золотом лучи сквозь доски голубятни старой щекочут нос, и тени исчезают в полдень, тени веток, трав и тени лет.
«Ты помнишь, Сашка, мы всему смеялись? Нам только палец покажи, и все! – писала Таня. – Как пес идет, как грач скачет, какой у Анны Капитонны „капитон“ на заде, ворона-дура кар да кар! Как тетя Тося с Тетей Дусей за субсидией идут. „Субсидия“ – смешно… „Вам только палец покажи!“ – мать говорит твоя, а только из подъезда выйдем – палец покажу тебе, и оба хохотать. Нет, правда, ты попробуй удержись! Серьезно, Сашка! Я серьезно! Животик надорвешь, вот до чего серьезно все смешно. „Черт за уши щекочет!“ – скажет мать твоя, а нам смешно и это. Смешно, хоть удавись.
Разбитые коленки, от зверобоя зыкинские синяки… никак не зарастет травой пятак заговоренный, и с каждым годом тяжелеет что-то. То тут, то там, как будто ты учебники несешь за пятый класс домой, а лету – все, кранты. И из осенних листьев в сентябре венок, из одуванчиков – в апреле… А помнишь, на скамейке он лежит, засохший, смятый, снятый… нитками из детства все насквозь прошито, колются иголки, не дают уснуть… И если елку вынесли уже, то в доме пусто так, что слышно пустоту. Она ничем полна. В совке еловые иголки с пылью, осколки шариков разбитых, шорох мишуры. Стучит по классикам от ваксы черной крышка, шайбу мальчики большие отобрали, в чернилах пальцы, клякса в чистовик, и через горизонт натянутой веревки перепрыгнуть можно, и там уже осалить нас нельзя…