Убить Бобрыкина, или История одного убийства - стр. 14
Приподнимая кружки, мать стерла липкие овалы со стола, и было в кухне тускло, темно, будто света никогда не зажигали в ней. На табуретку встала, придерживая угол у стены, кряхтя, вскарабкалась на стол носками шерстяными, скрипя столешней, лампадным маслом залила фитиль, поправив ласково на полочке образник. Перекрестясь на угол, пошатнулась было, но не упала все же, не сломала шею. Скарабкалась обратно, стала пол мести и, отогнув клеенку, зло сказала:
– Опять без тапок, паразит… хоть кол теши!
Он вздрогнул, подобрал колени, ногами под клеенкой шаря, вспомнил, что мать велела тапок не снимать, и под клеенкой, где никто не видит, тоже, а если снял, то вверх подошвами поставь, вот так! Не как бес на душу поставил, а буквой «Т», а так как ты, по всем углам кидаешь, к потере роковой и скорой смерти выйдет…
– Умру! Дождешься у меня, – пообещала мать и веником ударила внизу, запятки.
Шишин поперхнулся, не допив компота, встал и вышел. В комнате своей, поставив тапки буквой нужной у полога, сел ждать, когда она войдет проверить, как дела. Она вошла уже умытая, с свечой в руке зажженной и, увидав, что правильно на этот раз составил тапки, не привязалась, а, перекрестив углы, по комнате прошла, читая отходную, вышла. Шишин наклонился, быстро тапки развернул и, развернув, довольный, накрылся одеялом и уснул…
– Саня! Саня! Иди скорей, я нарядилась! – во сне услышал он и, глаз не открывая, встал с кровати и пошел…
Из проволоки медной плела Танюша бантики, браслеты, вплетая в меди разноцветный бисер, невестой наряжалась и звала…
Нарядится невестой и зовет с балкона:
– Саня! Саня! Иди скорей, я нарядилась!
Шишин встанет и идет.
– Зажмурься, – говорит Танюша, – я завяжу глаза, а ты иди не разжмурясь, пока я не скажу.
И он зажмурится и ждет, сопя, пока она глаза ему завяжет. И бегают мурашки по затылку, щекотно дышат в шею, в щеку, в ухо облачка смешков, янтарный мятный леденец звенит. И земляничным мылом пахнут быстрые Танюши пальцы. Щекотно носу от повязки и чудно, и тоненькой полоской свет за тапочки сочится.
– Иди! – Он снова топает за ней с закрытыми глазами и сопит.
– Стой! – И остановится, и ждет, что нужно дальше.
– Теперь вертись! – она ему, и он переступает, опасливо, чтоб не наткнуться, не стукнуться, не уронить и не упасть.
– Быстрей! – велит она. – Быстрее ковыляет Шишин, но не так, чтобы совсем уж развинтиться.
– Еще быстрее! – она опять ему, и слышно, как нетерпеливо мятный леденец во рту звенит.
А Шишин вдруг замрет, опустит руки и стоит, хитрит, когда Танюша сама его раскружит…