У нас в саду жулики (сборник) - стр. 25
Людке всего двадцать четыре, а ее сыну уже скоро семь (по скороспелости Зоя, правда, все равно ее обскакала и родила даже на несколько месяцев раньше). Зовут его Тимур, и живет он у своей прабабушки в Черновцах, и через три года мы туда поедем с Людкой в отпуск. А ее бывший муж – как Зоин Зураб – откуда-то с Северного Кавказа. Одним словом, джигит.
Семейный альбом открывался такой обрамленной виньетками вроде бы как витриной, где гуттаперчевый карапуз в рассыпанных по плечам кудряшках изображен с игрушечным автоматом и в аккуратном матросском костюмчике. А замыкался – групповым портретом, где в окружении чубастых парубков запечатлен уже седоусый «степной орел», напоминающий персонажа всем известной картины, на которой лихие запорожцы готовят коллективное письмо турецкому султану.
Я засмеялся:
– Тимур и его команда.
Я думал, следом за мной все тоже засмеются. Но, к моему удивлению, никто даже не улыбнулся.
А моей Олечке в июне исполнится восемь. Правда, на снимке ей всего только два. Стоит на четвереньках и, наклонившись, смотрит между своими сандаликами. Сюжет, конечно, придумал я, но Олечке моя затея пришлась по душе. И нам потом за такую самодеятельность от моей первой тещи досталось.
– А это, – и показываю теперь Олечкину фотокарточку своей новой теще, – это у нас на даче под Москвой.
У нас под Москвой, а у них на 23-м километре под Магаданом. Пока, правда, еще только один участок. И уже посадили картошку. Конечно, не помидоры. Но тоже хлеб.
– Вот, – объясняю, – смотрите, – и переворачиваю нашу с Олечкой композицию вверх ногами. – Это земля, а это – моя дочь. И получается как будто Атлант.
Но и на этот раз опять никто не улыбнулся. А может, просто и не знают, с чем этого Атланта едят. Такое иногда бывает.
– А мама, – говорю, – у меня вообще-то полковник.
И оскорбленный моим признанием отчим решил, что я над ними издеваюсь (и если моя мама полковник, то он в таком случае генерал). Но после «советского шампанского», как-то сразу обмякнув, сменил гнев на милость. И все еще потом прятал в телевизор початые чекушки. (Отодвинет сзади крышку и так аккуратно затырит. И втихаря все мотает мне головой – чтоб я его не выдавал. И тогда он мне тоже оставит.)
А как-то листаю в таком коленкоровом футляре вдруг обнаруженный на книжной полке подарочный томик Гофмана (ну и забыл его поставить обратно на место), а отчим, когда меня не было дома, возьми в него (в этот самый фолиант) да и загляни. А Людка (у нее в кассовом зале скользящий график) была как раз в отгуле (ну, а глава семейства, похоже, вообще нигде не работает). Все водит (рассказывает) пальцем по строчкам и, шевеля губами, насупившись, все возмущается: что как это, мол, кот – и вдруг разговаривает? Но с нижней головкой (смеется) у него все в полном порядке. Иначе (объясняет) мать бы его не держала. (Но в результате все равно пришлось выгнать, и я его иногда встречал у нас в гастрономе. И мы с ним сначала, как добрые знакомые, даже раскланивались. Но потом он уже еле ползал и перестал меня узнавать.) Ну, а сама все почему-то любила кусаться. Наставит мне на груди синяков, таким полукругом, и только тогда успокоится.