Тысяча первая ночь и утро следующего дня - стр. 13

Дела шли всё хуже и хуже. С каждым днём Аль-Амин терял людей и лишался поддержки подданных. Предвидя скорое поражение, он пытался найти забвение в вине. Тем временем целые отряды во главе с командирами переходили на сторону неприятеля. В конце концов в распоряжении Аль-Амина остались только шайки бродяг и нищих, из которых удалось организовать подобие отрядов обороны. Эти необученные и даже невооружённые толпы смогли оказать на удивление ожесточённое сопротивление и поразили своей дерзостью и отвагой даже видавших виды воинов. Прикрытые только пальмовыми листьями и соломенными щитами, а то и вовсе нагие, они бесстрашно шли навстречу копьям и стрелам, в то время как их прекрасно оснащённый и вооружённый противник отступал под градом летящих в него камней. Эти оборванцы готовы были драться всего лишь за горсть фиников, а те из них, чьим ремеслом по жизни были грабежи и убийства, упивались возможностью безнаказанно творить преступления и чувствовали себя настоящими героями. Такова была горькая правда этой войны. Она превратила вчерашних воров в героев, а доблестных мужей – в отчаявшихся трусов. Но когда Тигр был перекрыт, и лодочники перестали подвозить продовольствие, то начавшийся голод заставил даже негодяев задуматься о спасении своих никчемных жизней. Окружённый со всех сторон, Аль-Амин понял всю бессмысленность сопротивления и попытался начать переговоры. Он ещё надеялся на благополучный исход и спасительный плен, но судьба распорядилась иначе.

Течение реки принесет его к спасительному плену. Так ему казалось. Ведь брат простит его, он всё поймёт. Он ведь поймёт, что это был вынужденный шаг, что всему виною были интриги его визиря. Он также вспомнит, что Аль-Амин не тронул его жену и сыновей, которые всё это время были в его власти.

Но лодку внезапно атаковали, Аль-Амин бросился в реку и попытался уплыть, его вскоре схватили и… То, что случилось дальше, он предпочел бы вообще никогда не вспоминать ни во сне, ни наяву. Но если ему и удавалось прогнать эти воспоминания днём, они всё равно возвращались к нему ночью, в страшных кошмарных снах, когда он был перед ними бессилен.

То, что было, – свершилось. Отрубленную голову Аль-Амина в устрашение повесили над воротами Багдада, и мир, добытый такой ценой, снова вернулся в этот город. Но надолго ли? Будет ли мир и покой на их земле даже через тысячу лет? Халиф часто задавал себе этот вопрос и никогда не находил на него ответа. Сколько раз на его памяти горел осаждённый Багдад и неубранные тела жителей днями валялись на улицах? Скоро уже не хватит городских ворот, чтобы выставлять все отрубленные головы. И о чём только думал его прадед, Аль-Мансур, основатель этого города, когда называл его Мадинат ас-Салам – Город Мира? Уж точно не о том, что голова его правнука будет украшать городские ворота…