Тяжелые времена - стр. 39
– А как ты ответила? – спросила Луиза.
– Вот то-то, мисс Луиза, – я ответила, что не знаю. Откуда же мне знать, процветает эта нация или нет и обеспечено ли мне благосостояние, раз я не знаю, чьи это деньги и принадлежит ли мне сколько-нибудь из них? Но оказалось, что это совсем ни при чем. В цифрах об этом нет ничего, – всхлипнула Сесси, вытирая слезы.
– Это была грубая ошибка, – заметила Луиза.
– Да, мисс Луиза, теперь-то я поняла. Тогда мистер Чадомор сказал, что он задаст мне еще один вопрос: предположим, что наш класс – огромный город, и в нем миллион жителей, и за год только двадцать пять человек из них умирают от голода на улицах. Что ты можешь сказать о таком соотношении? И я сказала – ничего другого я придумать не могла, – что, по-моему, тем, кто голодает, вероятно, ничуть не легче от того, что других, неголодающих, целый миллион – хоть бы и миллион миллионов. И это тоже было неверно.
– Разумеется, неверно.
– Тогда мистер Чадомор сказал, что задаст мне еще один вопрос. И он сказал – вот казуистика…
– Статистика, – поправила Луиза.
– Верно, мисс Луиза, я всегда путаю ее с казуистикой, это еще одна моя ошибка. Вот статистика несчастных случаев на море. И вот я вижу (это говорит мистер Чадомор), что в течение определенного времени сто тысяч человек пустились в дальнее плавание и только пятьсот из них утонули или сгорели живьем. Сколько это составляет процентов? И я сказала, – тут Сесси, сознаваясь в своей вопиющей ошибке, залилась горючими слезами, – я сказала нисколько.
– Нисколько, Сесси?
– Нисколько, мисс. Ведь это ничего не составляет для родных и друзей погибших. Нет, я никогда не выучусь. А хуже всего то, что хотя бедный мой папа так хотел, чтобы я училась, и я очень стараюсь учиться, потому что он этого хотел, а как раз ученье-то мне не по душе.
Луиза молча смотрела на темную хорошенькую головку, виновато склоненную перед ней, пока Сесси не подняла на нее глаза. Тогда она спросила:
– Твой отец, Сесси, сам был очень ученый и потому хотел, чтобы и тебя хорошо учили?
Сесси медлила с ответом, и лицо ее выражало столь явное опасение, как бы не нарушить запрет, что Луиза поспешила добавить:
– Никто нас не услышит; а если бы и услышал, что может быть дурного в таком невинном вопросе?
– Нет, мисс Луиза, – сказала Сесси, ободренная словами Луизы, и покачала головой. – Мой папа совсем неученый. Он едва умеет писать, и редко кто может прочесть то, что он пишет. Я-то могу, конечно.
– А твоя мать?
– Папа говорит, что она была очень ученая. Она умерла, когда я родилась. Она… – Сесси дрожащим голосом сделала страшное признание – …она была танцовщицей.