Ты внутри меня - стр. 33
– Только не его. Любого на этой планете, но только не его, – он сжал мои плечи. – Оливка его дочь?
Я отчаянно хотела сбежать от него и в то же время молила время остановиться на миг, чтобы еще немного вобрать в себя обжигающую силу его прикосновений, без которых я сходила с ума. Он стал моим клеймом. От которого хочешь избавиться, но не в силах содрать его с тела, потому что каждый символ этого рисунка запечен шрамами на коже.
– Отпусти. Если, чтобы ты отстал, мне надо отчитаться о своей жизни, то да, Оливка его дочь. Чья же еще?..
Макс отпустил меня, сделал шаг назад, но не прекратил контакта с моими глазами. Я одернула пиджак, заставляя себя очнуться от наваждения и, прежде чем уйти, растянула губы в улыбке и пошла к мужу, цокая каблуками. Галстук пропитался холодным потом.
Я встала рядом с мужем и мамой. Он ободряюще обнял меня. А я не могла оторвать взгляд от удаляющейся спины Макса. За Булатовым едва успевала бежать его мама, Марина. Что ж, так было лучше для нас обоих. Надо отдать ему должное. Он отвлек меня от скорбных мыслей о папе. Я так и не привыкла жить без него. Мне его не хватало всегда. Как и мамы, брата, которого почему-то сегодня здесь не было. Помню, как актриса Елизавета Боярская в одном из фильмов говорила бывшему “Я не твой аппарат искусственного дыхания, отключись от меня”. Я же себя насильно отключила от близких и жила в этом кислородном голодании перманентно, довольствуясь крошечными пузырьками воздуха.
Какой-то генерал бесконечно говорил помпезную, но лишенную души речь, а когда, наконец, замолк, долго жал руку маме, а затем и моему мужу. Все это время я смотрела невидящим взглядом в зал, не различая лиц, и делала огромное усилие над собой, чтобы стойко выдержать весь официоз. Муж вновь взял микрофон и в конце речи обратился ко мне, хоть я и просила избавить меня от благодарственных речей.
– Эта скромная девушка взялась за дело с таким рвением, что ни ее команда, ни я не сомневались, что справедливость восторжествует. Аделина, скажете пару слов присутствующим? – Муж передал в мои дрожащие руки микрофон.
В зале стало тихо. Я перестала слышать даже музыкантов, хотя движения их рук говорили о том, что они продолжали играть. Удивительно, но мой рот что-то начал говорить, но я никак не могла осмыслить, запомнить или хоть как-то зафиксировать в памяти хотя бы одно из произнесенных мной слов.
Мне хлопали.
Мама пожала мне руку и поцеловала в щеку обдав до боли родным запахом, от которого голова закружилась еще больше и мне срочно понадобилась свежая порция кислорода. Муж отвел маму в сторону, понимая, что мне нужно время, чтобы привести себя в чувство. Из полумертвого состояния меня вывел звук еще одного знакомого голоса.