Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах - стр. 35
– Да я так… Давайте убирать.
И он стал носить в кухню тарелки. Я покорной супругой начала мыть посуду. Мать вытирала её.
Когда в дом вернулся порядок, Анна Павловна спросила тихонько:
– Вам где стелить-то, Геночка? Тут или в светёлке?
Он взглядом позволил решить мне. И вместо того, чтобы противиться, я буднично сказала:
– Только не здесь, здесь жарко!
Она кивнула и протянула мне мимоходом полотенце и сорочку.
– Ступай ополоснись в баньке. Гена проводит.
Мы сели с ним вдвоём на крыльце. Деревья стояли вокруг тёмными стражами. В небе выступила звездная пыль. Пахло какими-то пряными цветами.
В сердце моём колыхнулась волна счастья, смывая солёный налёт годов. Показалось, что чудо опять рядом, только протяни руку. От соседа веяло покоем, мудростью и прочностью. Разве не о таком мне мечталось: вдали от городской сутолоки приклонить голову к надёжному плечу и начать всё сначала? Подумаешь, рост!…
Геннадий молча курил, не отвечая на исходившую от меня женскую тревогу. Он был как друг, как брат. Как интересный собеседник. Но видеть отныне его – и только его… Нет, к этому я не была готова.
– У меня же работа, – оправдывалась я.
– Ну, газета есть и здесь, – не понимал он.
– Я только в большом городе могу работать и жить, – сочиняла я.
– Тогда я мог бы отсюда уехать. Но пока нельзя…
Я догадалась: пока жива мать. И обрадовалась, что есть у Геннадия причина держаться за дом, – иначе пришлось бы мне выкручиваться дальше.
Однако легче не стало. Представилось, как Анна Павловна притихла в своём уголке со счастливо бьющимся сердцем и молится о том, чтобы у нас всё сложилось. А у нас не складывалось, никак не вырисовывалось общее будущее!
Мы попытались ещё раз.
– А сколько лет твоей дочке?
Я не выказала желания продолжать эту тему.
– А ты про своих настоящих родителей что-нибудь знаешь?
Геннадий помолчал и обронил:
– Это грустная история, не стоит…
Больше говорить было не о чем. Да и спать пора. Мы поднялись.
Я нарочно встала ступенькой ниже. Теперь его глаза были вровень с моими, и в них отражалась круглая луна. Опять в душе моей плеснулось девчоночье ожидание счастья. Я изо всех сил немо прокричала: ну обними же меня, пожалуйста!
Геннадий по-братски положил мне руки на плечи и аккуратно коснулся моих губ своими. Они были бесстрастны, и душу мою лизнуло холодом отчаяния.
– Ну, – бодренько сказала я, – иди, я сейчас! – И пошагала к бане.
Кровать в светёлке оказалась широкая, на двоих. Мы улеглись на комсомольском расстоянии и молчали. Луна нагло подглядывала сквозь плотную штору.
В тишине прошло минут пятнадцать. Жених не шевелился. Подумаешь! – вдруг обиделась я и отвернулась к стене. Ещё уговаривать его! Значит, есть зазноба, о которой мать не ведает! И слава богу… Но я-то, тоже хороша!