Творец - стр. 7

Весь день я прослонялся по мастерской в бесплодных потугах осмыслить утреннее происшествие. Мне никак не давала покоя мысль о том, куда мог подеваться бритоголовый. Ну не в форточку же он сиганул, в самом деле? Вся моя мастерская – это крошечная прихожая, санузел и сама комната с двумя окнами, без какого-либо дополнительного выхода.

– Может, он ушел, как только я скрылся в душе? Но зачем?

Абсурдность ситуации, похмельное недомогание и ощущение, что я теряю связь с реальностью, сводили меня с ума. Я стал названивать Сене и Кире, в надежде разжиться новыми подробностями наших вчерашних похождений. Но, как выяснилось, события этой ночи, из их голов, как и из моей, странным образом выветрились.

Сеньку Кира нашел только ближе к обеду, у той самой девчонки, с которой они вчера познакомились. По словам Кирилла, она оказалась славная, отпаивала нашего героя-любовника рассолом, и если бы не прыщи – сошла бы за красавицу. Но вот беда – малолетка, кроме Сени, вообще никого не помнила, утверждала, что они гуляли вдвоем. Кире пришлось долго ее убеждать в том, что они знакомы.

Выходило, что гуляли мы хорошо, задорно, с размахом и чувством, можно сказать, но кроме этого общего ощущения у нас в памяти больше ничего не осталось. Я один помнил импровизированные сани из картонки, Аничков мост и его жеребцов с погонщиками, Невский и распевание песен на Итальянской. И уж конечно, ни у кого в памяти не остался лысый мужик, хотя прыщавую запомнили все.

Не в состоянии и дальше продолжать мозговой штурм и, желая отвлечься от мыслей о бритоголовом, я набрал Галю.

– Спишь? – спросил я, когда в трубке раздалось усталое «ало»

– Нет, а че?

– Можешь приехать?

– Сейчас что ли? – не сразу ответила Галя

– Сейчас.

– А у тя пиво есть? – с надеждой спросила она больным голосом.

– Я куплю, ты только приезжай.

– Лады, уже выхожу.

Я спустился вниз, взять Гале пару бутылок пива, а себе минералку.

Первое, что я испытал, выйдя на улицу – испуг.

Набережная Фонтанки, на которую выходила моя мастерская, была неестественно пуста. Дома, укрытые белыми пуховиками снега, смотрели на меня пустыми распахнутыми окнами, ни в одном из них не было и намека на движение.

Замерло дыхание некогда шумного города, его неоновое сердцебиение потухло, обездвижился сам воздух. Апогеем этого застывания был витающий пух снега, который мерно покачивался в воздухе, не собираясь падать на черный асфальт.

Помимо зависших снежинок, в воздухе витало еще нечто неосязаемое, но вполне ощутимое. Что-то такое, за что в настоящий момент цеплялась и с треском рвалась ткань моей жизни.