Творец - стр. 23
– Сомневаюсь я в этом. Для большинства людей ваша магия запредельна и недоступна.
– О-о-о, – усмехнулся мой собеседник. – Магия общедоступна, как и русский язык. Скажи, многие владеют им в совершенстве?
– Ну, я точно не владею.
– Что же тебе помешало?
– Не знаю даже, – я глуповато поскреб свой давно не стриженый затылок, – наверное, упорства не хватало. Видимо, я лентяй.
– Я бы так не сказал, – хмыкнул Олег Владимирович, обводя взглядом заваленную работами комнату. – Думаю, сухие правила грамматики были тебе недостаточно интересны. А интерес важен, – поднял он палец к потолку. – Очень важен. Все, к чему мы испытываем стойкий и неподдельный интерес, рано или поздно поддается нашему упорному натиску и раскрывается во всей своей первозданной сути. Так же и с магией. Желание постичь ее природу и нацеленность на результат – вот, что требуется для сотворения чуда. Ну и, конечно, вера, здесь она имеет огромное значение. Если в существование грамотных людей пока еще верят, то с волшебниками дела обстоят иначе, – Олег Владимирович резко встал, и стул издал надрывный протяжный стон, выведший меня из трассового состояния.
– Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить, – проговорил я старинную присказку, осмысливая ее по-новому. – Олег Владимирович, я – не вы. Я так не умею.
– Ты уже это делаешь. И нас не так уж и многое отличает друг от друга. Я лишь осознаю и контролирую все процессы. А ты – нет.
– Действительно, какая малость, – брызнул я саркастически. – Научите?
– Боюсь, научить этому нельзя, – неожиданно печально изрек мой новый друг. – Магия осваивается исключительно опытным путем, а передать можно лишь знания. Все что я могу для тебя сделать – это быть рядом, когда мир вокруг тебя начнет расширяться и выходить за пределы твоего разума. Слушай мои советы, Витя, и делай по-своему, – добавил Олег Владимирович, направляясь к двери.
В этот момент я вдруг отчетливо понял – вот оно, то место, в котором окончательно рвется ткань моего бытия.
11. Глава 9 Аметриновые глаза.
Олег Владимирович ушел, оставив меня в зыбком, туманном состоянии. Сидя на стуле, том самом стуле, на котором возвышалась его могучая фигура, я отстраненно наблюдал, как сквозь белесую муть моего сознания начинают проступать ясные, почти телесные образы. Как с треском рушится оттесняемый ими мир, не лишенный лирики, но все же мрачный, реальный и осязаемый. И так сильно устрашил меня отрыв от реальности, что я стал пятиться в глубины прошлого, пока не наткнулся на старое, детское воспоминание о родителях. Оно было таким гнусным и неаппетитным, по сравнению с многообещающими миражами будущего, что я вновь отдался плавному, тягучему течению вперед, к неизвестному.