Туве Янссон: Работай и люби - стр. 47

В тот период Туве много размышляла над природой собственной ревности. Она убеждала себя, что интрижки Тапсы ее не интересуют, поскольку в конце концов значение имело не то, с кем он был, а то, был ли он счастлив. Спустя три дня после описываемых событий Туве писала о том, как тяжело отринуть горечь, не бояться и осознать значение происходящего. Горечь и страх – она не хотела провести свою жизнь в оковах этих эмоций. После вечера, проведенного у Улссона, Тапса внезапно признался Туве, что сделал глупость и изменил ей. Захваченная вихрем эмоций, Туве приняла решение не досаждать мужчине проявлениями негатива и позаботиться о том, чтобы отпущенное ему, как она думала, короткое время было по возможности счастливым. Тапса, как саркастически припоминала Туве, в своей обычной мужской манере объяснил, что был пьян, вдобавок он объяснял случившееся долгим воздержанием на фронте. У обиженной Туве вырвалось: «Он мог отправляться к кому пожелает… Я ждала три ночи, ведь мужчина признался в том, что любит меня. Сон не шел, а раньше со мной такого не происходило. Выпить снотворное я тоже не осмеливалась, думая, что он все-таки может прийти… Когда мужчины прекратят убивать друг друга, я рожу – но они ведь наверняка не прекратят».

Тапса предложил Туве зачать ребенка непосредственно во время своего короткого отпуска. Предложение выглядело странным и переходящим все границы, в особенности в свете его поступков. Маниакальное желание продолжить род можно понять, оно было продиктовано войной, а вовсе не отношениями. Повсеместно высказывались желания видеть новую жизнь взамен тех, кого уносила смерть, возместить потери на фронте. Для отдельного индивидуума ребенок являлся продолжением себя самого, чем-то, что осталось бы после того, как смерть с большой вероятностью соберет свою жатву. Однако в отношении детей Туве была непреклонна. Тапса рассказал, что живет у женщины, которая пообещала ему ребенка. Это известие расстроило Туве, но в то же время она припомнила, что Тапса и ее просил родить ему малыша. Он с таким желанием зачал бы «маленького Тапсу» до того, как вновь отправиться воевать, вспоминала Туве.

За день до отъезда Тапсы на фронт Туве проглотила собственную гордость и позвонила ему. Тапса пообещал зайти попрощаться. Туве описывала, как пыталась сделать мужчине приятное, пыталась быть благодарной и простить его, уверяя в том, что понимает его. Она утверждала, что не испытывает горечи, а любит жизнь и надеется на то, что благословение Господне снизойдет на всех них. Но про себя она все же думала: «Казалось, будто Бог смеется надо мной… все прошло гладко, я сказала все, что намеревалась, это было как в театре… а затем он произнес: «Послушай, я не поеду на фронт»».