Турецкий марш - стр. 44
– Нет, это еще не Варна, – упавшим голосом сказал Иван Сокира, задунайский казак, вызвавшийся быть нашим проводником. – Это Хаджиоглу Пазарджик. Не извольте гневаться, барышня, виноват, мы не на ту дорогу свернули. Эх, бывал же я в этих местах, и не раз, а почему-то вас не туда повел.
Сегодня утром наш фургон покинул Хайранкёй последним – пришлось менять одно из колес. Всех наших больных перегрузили на другие фургоны и повозки, оставив лишь одну медсестру – то бишь меня – и одну студентку-медичку, с недавних пор мою близкую подружку Сашу Иванову. И хоть формально командиром была именно Саша, де-факто всеми делами пришлось заниматься именно мне.
Кроме них, нам придали два десятка казаков, предупредив, что один из десятков – из того самого «славянского легиона», который не так давно сражался на стороне турок. Но проблем с ними было даже меньше, чем с другими, – очень уж они старались показать, что теперь они свои и верно служат императору Николаю.
И где-то в полумиле от какой-то безымянной деревеньки дорога разошлась даже не на два, а на три рукава. Иван подумал и повел нас по средней дорожке. Так мы и оказались в этом Пазарджике.
– Но не бойтесь, барышня, отсюда я дорогу знаю! Точно знаю! Нужно лишь через город проехать.
В городке к нам сразу же подбежал какой-то мальчик и залепетал по-турецки. Я посмотрела на Ивана.
– Балакает он, что турки вчера убежали, а больных и раненых оставили. У них вон в том караван-сарае (так я узнала, как эти здания называются) хастане была устроена…
– Лазарет, – поправил его один из его товарищей.
– Да-да, лазарет. А он сам – сын муллы Желтой мечети. Попросил, чтобы вы посмотрели их. Я же ему сказал, что вы – табабы, по-здешнему – дохтуры.
Ну что ж, пришлось ехать в караван-сарай. Уже во дворе, под сенью деревьев и рядом с журчащим фонтаном, лежала куча мусора – по словам Ивана, это было неслыханно, турки на самом деле достаточно чистоплотный народ. Но то, что мы увидели внутри… В трех комнатах стояло по десять кроватей, примерно половина из них была занята человеческими телами, от которых шел устойчивый запах мочи, кала и гнили. На трупах сидели сотни синих, зеленых и черных мух. Только семеро из пациентов подавали признаки жизни, остальные уже были мертвы.
– Аскеры ушли отсюда вчера на рассвете. Кто мог сам идти, ушел с ними, а остальных оставили здесь лежать, – переводил Иван взволнованную речь турчонка.
– И что, у них не было ни еды, ни воды?
– Мы боялись зайти, ханым эфендим[29], ведь их ага сказал нам строго, чтобы никто сюда не заходил.