Тундровая болезнь (сборник) - стр. 14

– Телёнка привез.

После этого начинается торг.

– Чего хочешь? – спрашиваем мы.

В ответ либо молчание (тогда самим надо предлагать, чего мы можем дать) либо осторожное:

– Борсь есть?

– Есть борщ. Банки четыре дадим. Что еще надо? Макароны надо? У нас их много. Сухари? Сухарей вообще завались – двенадцать мешков, а съели только два.

– Цяй есть?

– Чай у самих кончается. Ну, одну пачку дадим, так и быть.

– Конфеты детям есть?

– Нет, конфет у нас и не было. Пряники были, но уже кончились.

– Сигареты есть?

– Сигареты тоже кончаются.

– Одну коробоцьку…

– Нет, самим не хватит до конца сезона. Не известно еще, когда нас вывезут…

– Одну палоцьку дай, – смотрит умоляюще.

Я протягиваю ему одну сигарету под испепеляющими взорами наших курцов.

Торг завершен. Гость складывает в тот же окровавленный мешок, в каком привез мясо, наменянное – соль, супы в пакетиках, несколько луковиц, макароны, сухари, сахар, банки консервированного борща. Молча отъезжает на своих нартах, которые один или два щуплых блеклых оленя довольно ретиво тащат прямо по гальке, мху и мелким кустикам. Никогда при этом не поймешь, доволен ли остался посетитель сделкой или нет. Сердобольный Серега напоследок сунет в заскорузлую ладонь чукчи горсть кураги или изюма из личных запасов.

Мясо у нас теперь не переводилось.

– Кто хочет соленой рыбочки? – бывало, поставит на стол Татьяна Ивановна банку с малосольным хариусом.

Все воротят носы.

– Ну заелись! – восклицает женщина укоризненно. – Избаловались мы тут совсем. Потом, в городе, вспоминать будем и говорить: вот бы сейчас хоть кусочек того хариуса!

– А сейчас мечтаем: вот бы тушеночки! – шутит Никита.

На самом же деле про тушенку мы вовсе забыли.

Между тем, несмотря на рыбное и мясное изобилие, Ленька с Никитой таскались по вечерам с ружьем и однажды настреляли на озере с десяток гусей. Причем достать смогли только трех. Принесли и с гордостью бросили на кухонный стол – больших птиц с неуклюже вывернутыми крыльями.

– Куда нам их?! – возмутился Серега. – И так мясо не успеваем съедать.

– То оленина, а это дичь!

Гуси были красивые, необычные – с белым брюхом и черными крыльями и спиной.

– Вот и посмотрим, рассердится ли тундра, – хихикнул Ленька. – Или еёный бог.

Ночью я проснулся от тревожного ощущения, будто кто-то остервенело скребет по железу когтями. Не сразу сообразил, что это скрежещет о печную трубу жестяная разделка. Включаю фонарик и вижу: наша большая пластиковая палатка, застегнутая на входе на мощные липучки и ремни с карабинами, округлилась, как бочка, и трясется. Липучки разодрались и сквозь черные дыры, с трудом стягиваемые ремнями, врывается яростный ветер. Грозно грохочет за стенкой озеро, а со стороны кухонной палатки, словно выстрелы, доносятся хлопки – не иначе оторвался покрывающий палатку тент. Мне зримо представляется наша кухня, вся распахнутая, готовая сорваться и улететь, и мешки с крупами и мукой, орошаемые дождем. В конце концов не выдерживаю, выскакиваю полуголый наружу. Тут же меня подхватывает воздушный поток и несет прямехонько к палатке-столовой. Оказывается, не совсем прямёхонько. Со свистом меня проносит мимо и только благодаря тому, что я успеваю ухватиться за растяжку, меня не вышвыривает вон, в тундру. Чуть ли не на четвереньках добираюсь до входа в кухню. Вход действительно распахнут, точнее