Туман. Полное издание - стр. 128
Дела плохи.
Столько врачей в одном месте. Это очень-очень не хорошо.
Боже, Лекса, только выживи.
Я повторяю это десятки раз, но когда вижу, как ещё двое белых везут какую-то аппаратуру, то начинаю терять надежду. Не знаю сколько проходит времени. Даже предположить не могу. В голове вата, а во рту привкус горечи.
– Моя девочка, – причитает мама и снова закрывает себе руками рот.
Подсаживаюсь к ней и обнимаю. Мама наклоняется мне на плечо, до боли сжимает мою руку и начинает плакать. У меня же слёз нет. Но взамен им у меня есть одно из самых отвратительных чувств на свете – беспомощность.
Я ничего не могу сделать. Ничем не могу помочь.
Мама продолжает тихо ронять слезы, прохожие смотрят на нас, но я не обращаю на них внимания. Я не знаю ни одной молитвы, но сейчас я сочиняю свою и повторяю её раз за разом. Снова и снова прошу всевышнего спасти Лексу. Она ещё так молода. Ведь ей только через две недели исполнится семнадцать. Она не может испытать такой боли и умереть. Это несправедливо. Она должна, обязана жить.
Когда выходит доктор Эмет, его лицо – маска скорби.
– Нет, – говорю я и сжимаю маму ещё крепче.
Мама вскидывает голову и, увидев доктора, тут же начинает рыдать ещё громче, это больше не тихий плач, это вой волчицы, у которой отняли её волчонка.
– Что…
– Миссис Брукс, ваша дочь спит, ребенка мы сейчас заберем, с ним всё в порядке, но мы должны провести все необходимые…
Дальше я доктора не слышу, упираюсь затылком в стену и, смотря в потолок, улыбаюсь.
Спасибо, господи.
Лекса жива, ребенок тоже.
Поблагодарив всевышнего, снова возвращаюсь на землю.
– Нам пришлось сделать кесарево, вы сейчас очень нужны Алексии, ведь первое время ей просто необходима помощь, я не могу выделить вам людей, у нас их просто нет. Позже я напишу какой уход нужен пациентке и малышу.
Доктора начинают выходить из комнаты, и я вижу на руках у ассистентки доктора Эмета слишком сильно замотанный комок.
– Подождите, – просит мама.
Девушка останавливается и с улыбкой открывает нам дверь в новый мир. Лицо ребенка. Вот чёрт, я думала, что они более милые. Розовый, скорее красный ребенок, сморщенный и не похож на тех, что показывали на рекламе подгузников.
– Какой милый, – говорит мама.
Кошусь на неё и понимаю, она действительно так считает.
Все уходят, а мы отправляемся к Лексе.
Сестра лежит на соседней кровати, которая застелена больничными простынями, кровать, на которой она лежала ранее, нужно будет сжечь, потому что смыть всю кровь с неё невозможно. Лекса лежит с закрытыми глазами. Лицо бледное и неумиротворенное, кажется, что она зла. Конечно, из неё только что вытащили ребенка. Из её левой руки торчит катетер, к правой прицеплен какой-то пикающий аппарат.