Туда, где растет амарант - стр. 1

Белый пар дремал в уголках кухни с самого своего рождения. Он совершенно искренне был уверен, что отлично от всех спрятался, только каждый раз его выдавали запахи. Дело в том, что под потолком этой кухни искони болтались пучками сушеные травы и цветы, вдоль стен теснились мешки с зерном и крупами, на полках толкались пузатые горшки, глиняные мисочки и ступки со всякой всячиной. И все они, едва рядом оказывался пар, непременно принимались источать запахи. Пар их за это недолюбливал, но что он мог поделать? Так что, когда ему не спалось, он прилежно клубился над двумя огромными чанами, потому что такая уж у него обязанность.

Две женщины в белых фартуках и чепцах помешивали содержимое чанов. Мерно и монотонно, словно куклы на ниточке у бродячего торговца, словно это все, чем они занимались в жизни.

Пока не пропел колокольчик.

– Вот и все, – распрямила спину с наслаждением та, что повыше и потолще. – Наконец готово.

Она окунула палец в варево и попробовала. Зажмурилась, и по ее красному лицу поползла большая улыбка.

– Вкусное счастье получилось. Наваристое. Ароматное.

Пар заластился к хозяйке, но она отмахнулась: жарко.

– Обидно, – устало сказала вторая, отложив поварешку на край чана.

Она спустилась по двум ступенькам и села на широкую лавку. Легла на нее и стащила с себя чепчик; черные длинные волосы рассыпались волной. Пар метнулся к ним, чтобы поудобнее уластиться и спрятаться от надоедливых запахов.

– Что обидно?

– Мы варили это счастье три дня, и, если бы ловцам не удалось добыть в последний момент сок агавы, ничего бы не вышло. А покупатель спустит все в один вечер, не задумываясь о том, чего это стоит…

– Не все ли тебе равно? Такая наша работа. И счастье теперь стоит дорого… – та, что потолще, пожала плечами, стащила с себя фартук и зевнула. – Идем, Аннато, идем спать.

– Ах, нет, Мескито… Если бы люди только поняли, что счастье нужно принимать по чуточке, а остальное время – жить, им бы хватало флакона на год, а потом и на десять, и пришел бы день, когда они смогли бы создать его сами. Но ведь они думают, что жить – это одно, а счастье – другое, и выпивают его до дна, и сначала безумно веселы, а потом глубоко несчастны, пока не заработают на новый флакончик… Мескито, люди совершенно не умеют обращаться со счастьем!

Мескито распахнула дверь, и белый пар обиженно съежился. Он не любил исчезать, даже ненадолго.

– Тебе впору писать инструкции по применению, – прыснула Мескито в свой пухлый кулак и вышла, качая головой.

– Я бы и с радостью… – пробормотала Аннато, прикрывая глаза и сжимаясь в комочек на лавке. – Но ведь люди их не читают…

Дверь захлопнулась. Пар выглянул из чана и снова шмыгнул к сладко спящей Аннато.

– Счастье становится все дороже, Нина, – устало вздохнула мама Карла, разжимая ножом створки очередной мидии. Пропахшие тиной пальцы ловко соскоблили содержимое в миску, и пустая раковина полетела в ведро.

Задний дворик таверны смело смотрел в лицо горизонта за гладью моря. Туда, вниз по холму, звали сбежать чайки: намочить ноги в солнечном прибое и поискать морскую звезду. Если прошептать ей заветное желание и отпустить, есть вероятность, что оно исполнится. Так говорит папа Мигель. Но это не точно.

Только мама Карла слишком занята: сегодня в меню особо нежная паэлья без раковин, и нужно как можно скорее почистить целый чан вареных мидий. Сморщенная, как сушеный финик, тетушка Нина и мама Карла. У мамы большие черные глаза, и лицо от солнца не высыхает, а становится ослепительно бронзовым. Мама, по правде говоря, всегда занята.