Труды по россиеведению. Выпуск 5 - стр. 94

Вот как, к примеру, в 2005 г. толковал «философию Путина» (в некоторой степени выдавая желаемое за действительное) бывший главный редактор «Независимой газеты» Виталий Третьяков: «Свою политическую философию Владимир Путин сформулировал на шестом году президентства. Произошло ли это случайно, под влиянием ли накопленного опыта и соответствующих раздумий, или так было задумано еще при приходе к власти, не столь важно. Важно, что эта философия оглашена в 2005 году. Важно, что теперь она имеется… Генеральная метафизическая основа политической философии Путина следующая: Россия была, есть и будет крупнейшей европейской нацией. Демократическая традиция есть не нечто привнесенное в Россию откуда-либо, а естественным путем и в определенный исторический момент возникшая в ней самой ценность, равно значимая в российском общественном сознании еще двум ценностям – свободе (в том числе и независимости, суверенности русской нации и русского государства) и справедливости…»106.

Эти рассуждения довольно забавно выглядели уже лет через пять. Правда, Третьяков внес тогда в свою интерпретацию некоторые поправки: «Механическое следование внешне демократическим процедурам, с одной стороны, позволит не народу, а лишь бюрократии укрепить свои позиции в государстве и обществе, а с другой стороны – опять хаотизирует недостаточно сбалансированную общественную жизнь и спровоцирует бюрократию как хранительницу государства на государственный переворот, ликвидирующий достигнутый уровень свободы»107. По существу, здесь указано на опасность следования «внешне демократическим процедурам» (т.е. на опасность для России демократии): они, якобы, «хаотизируют недостаточно сбалансированную общественную жизнь». Такого рода толкования фактически оправдывали меры президентской Администрации: к тому времени в законодательство о выборах были внесены изменения, выгодные партии власти, отменили губернаторские выборы, устанавливался контроль за политическим контентом крупнейших телеканалов. В результате этих действий была свернута политическая конкуренция, а первое лицо оказалось вне контроля и критики. Устранили то, что, по мнению приверженцев нового режима, «хаотизировало» политическое поле – реальную конкуренцию.

Еще через несколько лет для иллюзии сохранения в России «демократической традиции» почти не осталось места. Аргументация защитников политического режима свелась к тому, что он создает благоприятные условия для развития экономики, обеспечивая общественную стабильность. Благоприятный климат «нулевых» годов по-прежнему противопоставлялся хаосу «девяностых». Провозглашалось, что борьбой с злоупотреблениями власти, коррупцией, произволом эффективнее любых оппозиций занимается президент. Получалось, что именно авторитарное государство (адепты предпочитали именовать его «консолидированным») пригодно для экономической модернизации. «Есть… концепция… которая считает консолидированное государство инструментом переходного периода, инструментом модернизации. Некоторые называют это авторитарной модернизацией… Президент больше любой оппозиции делает для борьбы с коррупцией, отсталостью, для развития политической системы… Систему надо адаптировать к меняющемуся, усложняющемуся обществу. Но это не значит, что мы должны от системы отказываться. Ее надо сохранять. И не впускать то, что может ее разрушить… Девяностые годы показали: само по себе расщепление общества не рождает позитивную энергию. Да, некоторую энергию высвобождает, но на что она расходуется и куда это приводит?»