Труды по россиеведению. Выпуск 5 - стр. 85

Существует только одна масса, которая не вызывает смеха: это армия, добавляет Юнгер80. Освальд Шпенглер вещает: «История государства есть история войн. Идеи, требующие решений.., отстаивают не словами, а силой оружия»81. Британский историк Льюис Немиер даже называет войну одной из форм немецкой революции82. Похоже, что спасение, которое чаяли обрести последователи консервативной революции в «переживании войны», оправдывает этот тезис.

Американский историк Генри Тёрнер полагал, что Первая мировая война поставила под вопрос старинный европейский идеал храбрости. Анонимное, методическое истребление людей дезавуирует традиционные воинские добродетели. Для миллионов людей вера в личный героизм стала абсурдом. Как бы вторя Тёрнеру, другой, немецко-американский историк Вольфганг Зауэр говорит о мощном пацифистском брожении в послевоенной Европе; это брожение грозило, по его мнению, развенчать самый образ солдата83.

Успех воинственной и прославляющей войну правоэкстремистской идеологии в период между двумя войнами, прежде всего в Германии и Италии, начисто опровергает этот тезис. Гипноз войны, всесокрушающей военной техники был куда сильнее, чем всякие сомнения относительно смысла войны. Этот примечательный феномен еще в 1928 г. привлек внимание немецкого публициста Морица Юлиуса Бонна. Идеализация войны, писал он, – анахронизм, война в наше время – это не наивно-безотчетное упоение битвой, как во времена легендарных героев, современная война – это машина, это предприятие по массовому уничтожению людей. И все-таки такую войну прославляют!84

Немецким противникам парламентской демократии она представлялась «нерыцарственной». Ноябрьская революция 1918 г. оказалась неспособной защитить страну, писал Эрнст Юнгер. Она обернулась против солдат на фронте. Мужество, честь, мужская стойкость – эти понятия были ей чужды85. Освальд Шпенглер с презрением пишет о «неописуемо безобразных» ноябрьских событиях: «Никакого величия, ничего вдохновляющего. Ни одной по-настоящему крупной фигуры. Ни единого слова, выдерживающего испытания временем. И даже ни одного отважного преступления»86.

Поборники консервативной революции повторяют избитый тезис консерватизма: либерализм враждебен живой жизни. Либерализм разрушает народную общность, поощряет низменные эгоистические устремления индивидуума. В атомизированном либеральном социуме на переднем плане оказывается не служение общему делу, а эгоизм, себялюбие, собственные корыстные интересы87.

Эти заявления почти буквально совпадают с критикой Запада у евразийцев. Н. Алексеев считает, что борьба за права индивидуума – центральный мотив всей европейской культуры. Сперва боролись за свои права сословия, со времен Ренессанса начинается борьба личности за свои собственные права. Что же касается обязанностей по отношению к обществу, то различные заинтересованные группы смирились с ними лишь после упорного сопротивления