Труд и досуг - стр. 9

времени и концом времени как такового[1]. Таким образом, «оставшееся время» – это время самой оконечности, наполненное ожиданием и приготовлением к страшному суду. Иными словами, это время, конституированное развязкой. Таково, например, время ожидания смертной казни, наступающее после вынесения приговора. Но примерно так же дело обстоит и с героями представленной антиутопии: для них «оставшееся время» – это время, расположенное между концом первого беззаботного двадцатипятилетия и отсроченным трудами смертным концом.

Прибегая к концепции «остаточного времени», следует обратить внимание на одну существенную деталь: «остаточность» у Агамбена следует понимать не в количественном смысле остатка, а в качественном смысле отсрочки. Это тонко почувствовал переводчик С. Ермаков, использовав в названии книги слово «оставшееся», а не «остаточное». В буквальном переводе Il tempo che resta означает «время, которое нам осталось». Переведя название отглагольным (отпричастным), а не «отсуществительным» прилагательным, переводчик уловил важный событийный смысл «оставшегося времени». Этот смысл улавливается не вопросом «Сколько осталось времени?» (количественный аспект), а вопросом «Как прожить остаток?» (качественный аспект). Иначе говоря, тема остатка здесь заявлена у Агамбена не в смысле срока, а в смысле бытия-в-отсроченности. А поскольку такое бытие ставит нас в отношение к краю и крайности, понимаемой в онтологическом смысле как феномен расположенности к пределу и бытия-на-краю, то мы имеем основание и право назвать «оставшееся время» маргинальным.

Но тут возникает вопрос о характере самой маргинальности: что это значит – «быть на краю»? Ведь и сама крайность может пониматься в разных смыслах: с одной стороны, как тривиальное нарушение и отклонение от нормы (девиация), а с другой – как трансценденция или трансгрессия.

Для ответа на этот вопрос разберем определение Агамбена. «Оставшееся время, – говорит он, – это время, которое требуется времени, чтобы прийти к концу, – или, точнее, время, которое мы задействуем, чтобы довести до конца, завершить наше представление времени. Оно не является ни линией (представимой, но немыслимой) хронологического времени, ни моментом (также немыслимым) его конца; но оно не является и простым отрезком хронологического времени, между воскресением и концом времен: скорее, оно есть оперативное время, подгоняющее время хронологии, прорабатывающее и трансформирующее его изнутри, время, требующееся нам, чтобы довести время до конца, – и в этом смысле: время, которое нам остается» (Агамбен, 2018. С. 92).