Тришестое. Василиса Царевна - стр. 40
– А я чего сказал? – рассеянно глянул на него царь Антип.
– Повторить боязно да грешно, отец родной, – кхекнул в бороду боярин Семен.
– Разве? Не помню. – Царь Антип задумчиво почесал ладонь пальцами, снял с головы корону, поскреб макушку и водрузил корону на место. – Послышалось тебе, чай. Так вот, пироги есть будем, кады невестки-то спекут их.
– Так это ж… – Лицо у боярина Филимона сильно вытянулось.
– Чего?
– Дык… – Боярин Филимон все мялся, не зная, как мысль свою выразить, царя-батюшку не обидев и под нагоняй новый не попав.
– Боярин Филимон сказать хочет, – быстро смекнул Семен Потапыч, в чем загвоздка вышла, – что голодом нас всех уморить хочешь, отец родной. Да во первой черед себя.
– Истинно так! – разулыбался Филимон, так все хорошо вышло: и гроза миновала, и мысль свою до царя-батюшки мудрую донес.
– Энто с чего же?
– А с того, надёжа-царь, что дочери наши не приучены работу холопскую справлять, не дело то! – пристукнул посохом боярин Семен.
– Во как! А к чему ж они у тебя приучены ? – прищурился царь-батюшка. – Пузо набивать да в потолок плевать?
– Знамо, на том стоим, – гордо ляпнул боярин Филимон.
– Рожать еще, – добавил боярин Трофим.
– Ишь ты! Ужо приучил?
– Э-э… о будущем мыслю, царь-батюшка. – У боярина Трофима щека так и дернулась: намекает на что царь-батюшка али так, к слову ляпнул?
– Ну-ну, мыслитель. Так энто вы что ж, мне дармоедих своих подсунуть решили, мол, пущай теперича государственные харчи жрут и в носу ковыряють?
– Не обеднеет, чай, государство-то! – буркнул окончательно разобидевшийся на царя боярин Трофим.
– Э не-ет! – покрутил царь Антип пальцем. – Не пойдеть, господа дерьмократы. Коли у них руки из вон откендова растут… Мне и своих дармоедов хватает.
– Это ты про кого, царь-батюшка? – насторожился боярин Семен.
– Да все про них, про дармоедов-то. В общем, пустое все это. – Царь Антип прошел к трону, взобрался на него, смерил бояр думских решительным взглядом и посохом пристукнул. – Будет так, как сказывал. Нет пирогов – нет свадьбы!
– А… – поднял руку боярин Филимон.
– Ты, Филька, по делу али опять о пузе своем печешься?
О чем пекся боярин Филимон, узнать царю-батюшке так и не привелось, поскольку на дворе загрохотал колесами возок, и бояр будто ветром сдуло. Смотреть рванули, кто приехал.
– Э-хе-хе.
Царь Антип сполз с трона и заковылял вслед за боярами на двор царский, гостей встречать.
Трое бояр – Семен, Василий и Филимон – сгрудились на крыльце. Щурясь от яркого солнца после темной залы, с завистью взирали они на возок, груженый сундуками. На сундуках гордо восседали Данила с невестой своей Глафирой – платье на ей новое, шелковое, пальцы в перстнях тяжелых, шею лебяжью тяжелые бусы к земле гнут. На голове кокошник простреленный красуется, как символ счастия привалившего. А вокруг возка боярин Трофим вьется, посохом сундуки обстукивает, понять пытается, чего в них и не много ль из дому вывезли – не одна ведь дочка, а цельных четыре, и всем приданого подавай!