Тринадцатая жертва - стр. 20

– Конечно, слышал, – проворчал Федченко. – Христианство – религия рабов, и все такое…

– Чушь! – возмущенно сказал Вахтанг. – А крестоносцы? Или наши запорожские казаки? Гоголя читал? Тарас Бульба. Бились насмерть под христианскими знаменами!

Труп молодой женщины упаковали в непрозрачный мешок. Подъехал фургон спецтехники, трое сотрудников через заднюю дверь загружали через заднюю дверь тело. По собственному почину им помогал молоденький паренек водитель.

– Не заводись, генецвале, – вдохнул Федченко. – Я так, для примера сказал.

– Если мы не знаем жизни, как мы можем знать смерть… – задумчиво проговорил Вахтанг, провожая взглядом отъезжающий фургон.

Газон опустел, крысы разбежались. Фургон с трупом молодой женщины уехал, моргал желтый проблесковый маяк на крыше автомобиля. Люди расходились, оживленно обсуждая события сегодняшнего дня.

– Схожу не тренировку! – решил Федченко, пожимая руку эксперту.

– До связи!

Вахтанг шел к своему старому «Ниссану», припаркованному в пятидесяти метрах. Несмотря на лишний вес, двигался он легко, что свидетельствовало о немалой физической силе мужчины.

Солнце заслонило облако, по земле скользила черная полоса тени. Близился вечер.

2.

Побриться удалось с третьей попытки. Выпитый с утра алкоголь понемногу выветривался, где-то внутри зарождалась дрожь, грозящая перейти ближе к ночи в яростную трясучку. В запотевшем зеркале отразилось помятое лицо, мешки под глазами, густые волосы с проседью. И никаких навязчивых образов.

– Вот так! – мстительно прошептал Васильев, включил горячую воду, встал в ванную. Он убавил напор воды, простоял так около десяти минут. Обтекающая тело вода ласкала кожу. Повернул кран до отказа влево, стиснул зубы. Сосчитал до ста, прибавил немного теплой воды. Такая исцеляющая процедура контрастного душа длилась около двадцати минут. Едкие пары спиртного неохотно выходили через поры кожи. Завершив процедуру, Евгений насухо растерся полотенцем. Кожа горела, изо рта вырывалось прерывистое дыхание, сердце, заходясь, сотрясало грудную клетку.

– Как огурчик… – пробормотал он.

Зеркало запотело. Васильев замешкался. Желание протереть зеркальную поверхность соседствовало со страхом. Образ зарождался в недрах зеркальных отражений, сохраняясь в памяти на различные сроки времени. От получаса до нескольких дней. Но всякий раз, оставляя после себя гнетущее ощущение предсмертной тоски.

За дверью нетерпеливо поскуливал Ральф.

– Сейчас иду, мальчик! – негромко крикнул Васильев.

Близость друга придала решимости, Евгений провел полотенцем по зеркалу.