Тридевять небес - стр. 25
Понятно, что предложение Льва Давидовича такого рода, что от него не откажешься. Не только из боязни навлечь на себя вельможный гнев. Но и ради себя самой, своей науки: такой счастливый случай, как сейчас, выпадает одному исследователю из сотен, если не из тысяч. Свой институт! Государственные деньги!.. Нет, упустить такой шанс немыслимо.
Но и попадать в беспощадную политическую рукопашную никакого резона нет. Сплести линию своей судьбы с судьбой трибуна революции Троцкого?.. Эта мысль вызывала смутную, но весомую тревогу, словно и ее собственное, Сабины Шпильрейн, будущее нехорошо, с ухмылкой заглянуло в ее глаза… И она постаралась отбросить это.
Заговорила аккуратно, обходя углы: прежде всего дежурно выразила признательность власти Союза Республик за проницательность и заботу о развитии психологической науки, дельно сказала об ее важности в задаче формирования нового человека и нового мира… и войдя в тему, гладко и успешно растеклась речью, из которой, если отжать общие слова, следовала готовность к предложенной работе – при разумном финансировании.
Троцкий выслушал это со сдержанной благосклонностью – так прочел бы его реакцию обычный наблюдательный человек. Но Шпильрейн была более, чем просто наблюдательна. Не все так просто.
Красный самодержец был несколько разочарован. Очевидно, он ожидал от гостьи чего-то иного. Возможно, большей благодарности, если не заверений в преданности… Конечно, он слишком многоопытен для того, чтобы выдать свои чувства. Он, собственно, и не выдал. Будь его собеседником не Сабина Николаевна, а кто-либо другой, этот другой ничего бы и не заметил. Но здесь и сейчас была она.
– Ну, хорошо, – сказал он таким тоном, что ясно: аудиенция закончена, остались формальности. – Значит, будем работать?
– Да, Лев Давидович.
– Вот и хорошо, – он не заметил, как повторился. Придвинул настольный календарь, пошелестел страницами, сделал на одной из них некую пометку, после чего кратко, четко разъяснил, к кому следует обратиться.
– Спасибо, Лев Давидович, – Шпильрейн встала. Поднялся и хозяин. – Когда я могу попасть к …..? – она назвала фамилию.
– Немедленно, – ответил Троцкий сухо и строго и тут же чуть заметно улыбнулся уголком рта. Вежливо улыбнулась и она:
– В таком случае, не буду терять времени.
– Желаю успеха, – Троцкий протянул руку.
Рукопожатие было прохладней, чем при встрече: короткое прикосновение, и все.
Когда Шпильрейн ушла, Троцкий взглянул на часы. До следующей встречи оставалось восемь минут.
Он с угрюмой иронией подумал, что с какого-то времени стал очень ценить вот эти минутки одиночества, маленькими подарками выпадающие посреди необъятных трудов: он едва ли не телесно ощущал страшную тяжесть движения мировой политики. Державы, партии, армии – на той высоте бытия, куда вознесло Льва Давидовича, все это ощущалось огромными массами, горными пластами, вулканическими лавами – стихиями, чей масштаб завораживает, потрясает, вводит в оторопь. Лишь на таких высотах видно, что это за страшилища, что за мощь, которой никакому человеку невозможно управлять, можно лишь как-то использовать движения стихий в своих целях, уворачиваясь, чтобы не быть уничтоженным.