Три желания - стр. 7
Приплыли! Это не сон, не бред, а мне аукнулась та бумага, что достала из синей бутылки? Да почему же так все вышло? Там же говорилось про желания, а я и не успела ничего загадать!.. Стоп! Скорее вспомнить, что там вообще говорилось. Быстренько, быстренько! Черт, ничего не вспоминалось! А все из-за того, что меня начали вносить в немыслимой величины ворота.
– Вот и пришли, голубка ты моя ясноглазая!
Надо мной в свете факелов проплывал арочный свод такой толщины, что его, наверное, не пробить было катапультой… Господи, вот о чем думала моя голова, когда надо было о той чертовой бумаге? Но попробуй сосредоточиться и встряхнуть память, когда кругом галдели какие-то древние люди в довольно диких нарядах, если судить по московской моде двадцать первого века. А еще огонь шипел, тени от него плясали, какой-то противный металлический скрип раздавался в отдалении, пару раз или более заржали кони, а собаки где-то рядом брехали вообще без остановки. Жуткая какофония. И вдруг все стихло. Нет, горящие факелы потрескивать не прекратили. А случилась эта почти мертвая тишина, когда меня притащили на замковую площадь. Три дюжих молодца остановились перед высокими ступенями и задрали в их сторону головы. Я тоже туда взглянула, хоть и не очень удобно было в том положении.
– Притащили? – как загрохотал басом приземистый толстяк с седыми висящими усами. Неприятный, а глазки его, буравчики, так по мне и бегали. – Несите в ее комнату. И по одному станете дежурить под дверью спальни панночки до тех пор, пока жених не приедет. Нянька Беата, иди с ней и позаботься там, чтобы за ночь ничего более лихого не случилось, а к утру была свежа моя дочка.
– Ясно, пан Казимир. Все исполню, только не гневайтесь, – с поклоном ответила усатому старушка в шали, а потом крикнула куда-то в сторону. – Девки, тащите горячей воды и живо! Панночку надо отогреть, горемычную.
– Вздорную наказать бы за такие выкрутасы, да уж время до приезда пана Стефана мизер осталось. Ей, ей! Несите, я сказал с глаз моих долой быстрее!
Вот оно что: толстяк утопленнице отец, а тетка в шали – нянька. В этом разобралась. Но когда же они разберут, что я не их панночка? Света факелов им мало было, что ли? Скорее всего, а значит, правда о том, что обознались и попутали, откроется им утром. Уй, что будет! От этой мысли по моему телу волной прошла дрожь.
– Живее, увальни! Панночка замерзла, а они медлят! – заголосила рядом нянька. – Потерпи, милая. Сейчас искупаемся! Михал! Бери мою Викусю и неси живо.
Тогда меня передали на руки вихрастому жлобу, и тот чуть ни бегом кинулся по ступеням и коридорам. У меня, аж, в глазах зарябило, пока пыталась хоть что-то рассмотреть. И мелькали каменные стены, свечи, гобелены, картины, двери, много дверей, пока этот Михал ни пнул ногой одну из них. Парень забежал в спальню и замер в центре комнаты. Я поняла, что не знал, куда меня положить, и ждал распоряжения. Но я тоже не знала, потому что растерялась от вида огромной высокой кровати под тяжелым балдахином.