Три встречи - стр. 2

С точки зрения профессиональных качеств Аркадий был безупречен: никогда не пользовался протекцией своего отца, обладал строгим, но справедливым характером и вполне понимал, что врождённый, выпестованный поколениями его талант не является критерием в оценке качеств и навыков его студентов и партнёров по цеху. Уважение последних вполне естественно вытекало из такого подхода, хотя временами перемежалось с белой завистью и желанием с их стороны быть замеченными чуть больше, чем следовало. Такое завышенное ожидание его оценок поначалу коробило Аркадия, но скоро он научился игнорировать неприятные ощущения, относясь к тянувшимся за его вниманием людям довольно спокойно, никого лишний раз не поощряя и не выделяя из массы. Он был уверен в том, что каждый, если приложит достаточное количество усилий, сможет проложить себе достойную дорогу в мир хирургии. Эмоции в этом деле считались помехой. Здесь был необходим железный характер, выносливость, рациональное мышление и тщательно продуманные решения.

Однако пустующая половина его души с каждым годом всё больше начинала обращать на себя внимание. Сначала это были мимолётные вспышки ни с того ни с сего портившегося настроения, причин которых Аркадий не мог понять даже задним числом, когда пытался разобрать их на фрагменты. Потом такие вспышки сделались длительными отрезками – сперва на час, потом на целый день, захватывая с собой и полночи, и в конце концов дошло до бесконечной по ощущениям недели. В эти периоды Аркадий старался не оперировать, боясь совершить ошибку, способную поколебать его сложившийся авторитет. Он понимал, что без ошибок не бывает ни одной карьеры, но это понимание никак не успокаивало его. Он другой. Он не имеет на это права. И не потому, что лучше всех, а потому, что осознаёт те моменты, в которые такая ошибка возможна. Он никогда не был самоуверен настолько, чтобы это его ослепляло. Он прожил немногим больше четверти века, а чувствовал себя чуть ли не стариком, которому в самую пору начинать писать мемуары. Он злился на себя, но понять искренних причин этих депрессивных провалов так и не мог. Впрочем, пока ещё удавалось искусно скрывать разраставшуюся проблему и от коллег, и от родителей. Все понимали, что любой человек, даже такой мастер, как Аркадий, может устать от той нагрузки, какую он на себя брал. Близкие, а особенно мама, всячески старались окружить его в такие моменты особенной заботой, не задавая, впрочем, лишних вопросов и не допуская перехода этой заботы в назойливое внимание. И от такой деликатности Аркадию делалось только ещё хуже. Он с ужасом ждал, что рано или поздно настанет тот день, когда он сорвётся и озадачит всех этим срывом, посеяв в их умах первые зёрна сомнений в своей безупречности. Ему нужен был рядом человек, понимавший его глубже, чем он сам, и способный подсказать выход из тёмного лабиринта, в коем он потерялся. Ему требовалась поддержка – тихая, не заметная для посторонних, но способная снова сосредоточить его на главном. И такой человек вскоре нашёлся. Им оказалась Ольга, молоденькая, лет двадцати двух медсестра, часто ассистировавшая ему у операционного стола.