Три шершавых языка - стр. 52
Всеми силами Марк старался быть честным и справедливым с другими людьми, положительным и надежным в отношениях, но почему-то настоящих крепких друзей у него ни никак прибавлялось. Наверно потому, что слишком ревностно относился он к столь редким человеческим чертам, и потому казался иногда слишком требовательным. Но никто не понимал, что во много раз строже он относился к себе и своим собственным поступкам. Каждый раз его преследовали болезненные ощущения после совершенного огреха, не то сделал, не то сказал и мучительные мысли едва ли не переламывающие хребет преследовали его. Проклятая импатия! Кроме того, находясь в толпе таких же молодых людей и видя себя словно со стороны на их фоне, он чувствовал некую неловкость, свою неуместность, уж слишком развязано вели себя остальные, против его обычной серьезной сдержанности. К тому же он быстро уставал от шума человеческого общения и на ум часто возвращались давние воспоминания, о том, что у него до сих пор не было своего спокойного угла, куда он мог забиться от всего сущего и хотя бы несколько часов побыть в объятиях настоящей тишины и свободы. Все-таки он был из другого мира, чем-то крепче остальных, во многом тверже, но бывало в обыденных ситуациях выглядел просто нелепо, как эмалированный тазик на фоне прочих глиняных сосудов для вина.
Странные сны так и продолжали сниться ему. Иногда удавалось увидеть и Ангелу, но всегда почему-то вдалеке, как-то мимоходом. Он и думал о ней и злился на нее, иногда ее просто ненавидел сам не зная почему. Ее голос в голове иногда пилил его за проступки и мелкие ошибки, а он также мысленно огрызался ей, но почему звучит именно ее голос, спрашивал он себя каждый раз. Свою первостепенную задачу найти ее в далеком новом свете, он не оставлял, но и радость от встречи рисовалась в голове все более вяло и даже немного вульгарно день ото дня.
Так они и жили втроем в тесной комнатушке студенческого общежития. Жир ни о чем серьезно не мечтавший, и снисходительно относившийся к учебе вечно громко портил воздух, лежа не верхнем ярусе кровати и ковырял нос. Арамис – наш хипарь, хлебом его не корми, но дай врубить какой-нибудь тяжеляк на все общежитие. Правда иногда он неделями шлялся по тусовкам, со своими не менее исключительными друзьями, увенчанными ирокезами. Марк же целыми днями зубрил учебники с тлеющей сигаретой, зажатой между пальцев или бродил по закоулкам Берлина, стараясь увидеть, вникнуть и пережить страсть скульптора в каждой архитектурной завитушке старого города, не пропуская ни одной памятной таблички на стенах зданий и памятников. Любил он также обследовать ряды книг большой студенческой библиотеки, в поисках какого-нибудь захватывающего чтива. Иногда с пары прочитанных абзацев он находил настоящее бумажное сокровище и едва ли не бегом бежал в свою комнатушку, чтобы забившись в свой угол нырнуть с головой в безграничный мир авторских завихрений.