Три шершавых языка - стр. 12

Даже сдавленного смешка или болезненного сочувствия в этот раз никто из себя выдавить так и не смог, лишь мертвецкая тишина, которой словно сопротивляясь, отчаянно борясь, но в конце концов прорвал дикий вопль боли.

– Глуши сирену подушкой и быстрее, – приказал Курт босоногому. – Ты тоже ему помогай, – кивнул он головой, лежащему на нижнем ярусе под жертвой мальчугану.

Босоногий не был достаточно расторопен и отважен, от чего получил ускорительный удар по лбу и подушка все-таки оказалась на лице мученика, тщетно пытаясь его заглушить.

Все-таки спичкам не удалось догореть до конца. Невероятными усилиями и мелкой работой пальцев, бедолага успел их вытолкать, хотя и очень поздно. Позже он ходил хромая, кожа в месте ожога облезла, а рана мокла и сильно воняла, фаршем вперемежку с чесноком. Так он получил свою кличку – Чеснок.

– А теперь два правила я хочу чтобы вы уяснили, – объявил Курт, когда он отпустил наконец ногу. – Первое – никому ни слова! Второе – этого ханорика больше не трогать!

Вот уж что-что, а этого такого никто не мог ожидать. Ко всеобщему удивлению Курт указал вытянутой рукой на кровать Марка, на которой он сейчас восседал, подчинившись детскому любопытству.

– Я и только я буду делать из него человека, – продолжил Курт. – Это теперь чисто моя шкура.

Ответ обозначился общим молчанием, все были согласны на все, что угодно душе Курта.

Марк был именно тем, кого обычно называют мальчиком для битья, и каких всегда можно встретить во всех детских коллективчиках. Его постоянно колотили и еще чаще издевались над ним. В его школьные тетради частенько плевали, одежду же часто прятали, а однажды ее плотно забили шваброй в унитаз, просто смеху ради. Одни были благодарны ему, что им есть над кем издеваться, другие – что издеваются не над ними. К тому же, это давало право признать себя не самым жалким человечком на этой земле, завидя такого со стороны. Многие дети позволяли себе иметь свои собственные игрушки, любопытные вещицы, но только не он. Все его добро делилось между местными задирами, едва побывав в руках хозяина. Друзья для Марка также не нашлись даже среди схожих по темпераменту неудачников. Всему виной были его раздражающие всех успехи в ученье, высокие, даже для городских мальчишек.

В детском доме, не приходилось озадачиваться поиском еды и крыши над головой, но всегда кипели недовольства к качеству самой еды. Казенная пища и в правду была если не омерзительной, то пресной и безвкусной. И потому обостренный детский разум, при сильном ограничении в сладостях, превращал оборот конфет во что-то подобное, чем занимаются наркокартели, а именно тайную добычу, продажу и обмен. По сути, леденцовые конфеты были своего рода валютой здесь, шоколадные меньше ценились за свою недолговечность жизненного цикла. Чтобы добыть немного денег на сладкие радости, был использован простейший прием. Марка избивали, всегда небольшой группой из 5-6 человек, отнюдь не сильно, но яростно и беспощадно и если наблюдать происходящее со стороны. Обязательно все представление проходило на глазах сердобольных мамашек с колясками и детьми, а извечно брызжущий кровью нос по любому поводу, так сказать, до последней капли помогал делу. Мальчишки видя приближение взрослых, привлеченных дракой, быстро исчезали. Кроме одного. Избитый жалобно вытирал платком кровь и мямлил что у него забрали все деньги на продукты, которые его милая мамочка просила купить. При этом как бы нечаянно называлась крупная купюра и как мелкому попадет за это. Конечно, у каждого сердце дрогнет при виде столь профессионального, я бы сказал отточенного актерского мастерства. Из карманов обильно сыпалась мелочь и нежные руки приводили одежду в порядок. Иногда даже по детской головке скользила нежная рука. Летом дело не шло, лысая черепушка выдавала постояльца детского дома, но и зимние похождения тоже вскоре резко оборвались. За дисциплиной в заведении принялись глядеть с утроенной силой, все лазейки в заборах заварили и выйти в выходной день на промысел более не представлялось возможным.