Три хищника для тихони - стр. 13

— Эва… — рычит Йорг. — Не дразни меня.

— Я, значит, помылась, — неуклюже встаю и веду плечом, — а ты?

Йорг поскрипывает зубами и ему нечего возразить. Он согласен, что вернулся из леса грязным и вспотевшим, а я вот очень приятно пахну. Мылом и сладкими девичьими соками, что вязкими каплями стекают по внутренней стороне бедра.

— Это твоя обязанность омыть меня, — подходит, наклоняется и выдыхает в ухо. — Если тебя не устраивает грязный Йорг, то помой его. Меня все устраивает, Эва.

От его горячего дыхания по плечам и рукам бежит дрожь. Чувствую жар его тела, и мысли плавятся, растекаясь липким медом по мышцам и костям.

— Помою, — сипло отзываюсь я.

Мне надо выиграть время, чтобы найти выход из очень сложной ситуации. Любой обычай можно обойти, надо только понять, как обмануть лес, который якобы меня не выпустит. И тут меня озаряет.

— Я ведь расстелила кровать Фейна.

— Но поужинала уткой, которую приготовил и добыл Матей, — Йорг сердито поднимает мое лицо за подбородок, — и разожгла камин дровами, что нарубил я. И в любом случае, Эва, ты вошла в наш дом, которые мы втроем и возводили.

В следующий раз я не буду заходить в чужие дома. Я, конечно, предполагала, что моя наглость не понравится хозяевам, но предположить не могла, какую цену мне придется заплатить за еду и кров.

Поддается в мою сторону, чтобы поцеловать, и неуверенно толкаю его в грудь слабыми ладонями:

— От тебя несет.

И его резкое и густое амбре меня не отвращает, на самом деле. Каждый вздох оплетает легкие черной паутиной и отравляет кровь желанием.

— Но тебя это заводит, — хватает за запястья, рывком притягивает к себе и въедается в губы, проталкивая язык в рот так глубоко, что кажется, Йорг решил добраться моих гланд.

Я чувствую в его слюне привкус крови, сырой печени и возмущенно с отвращением мычу.

— Что тебе опять не так? — отстраняется и вглядывается в глаза, зло стиснув мое лицо в ладонях. — Это вкус хищника, Эва, который плотно поужинал и готов тебя оттрахать во все щели!

— И что ты ел? — хрипло шепчу я, и желтые глаза, которые секунду назад были, карими вызывают во мне бурлящую волну страха.

— Оленя, — глухо рычит он.

И зубами зло поскрипывает. Возбужден и недоволен.

— Сырого?

И ведь не просто мяса навернул, а еще печенью заполировал поздний ужин. В голове всплывают ведения, как чавкают три клыкастых пасти и как в ночи горят волчьи голодные глаза. Они долго выслеживали этого молодого, вкусного и жирного оленя.

— В лесу не бегают жареные олени.

Я обескураженно моргаю. Логично и возразить нечего, однако кушать сырых оленей — моветон. Могли бы костерок развести,