Размер шрифта
-
+
Традиции & Авангард. №2 (21) 2024 г. - стр. 30
где Память тлеет и горит Бумага.
Стерильного пространства карантин.
Там, в голове у Юности надменной,
тончайший луч, пульсируя, звенит
и тянется на цыпочках к Вселенной.
«На ночь глядя ветхое расстелет…»
На ночь глядя ветхое расстелет,
ладя кальку на цветной чертёж.
В сталинских стаканах запотеет
коммунальный виноградный дождь.
Выкупая детские колена,
тяжко в темя по дуге летит
рыжей головою Спитамена
солнце в нефтеносный глинобит.
Здесь, в начале каждой точки, где мы?
По лугам корчуем облака.
Синий сумрак прожигают геммы
кротких войнов с крыльями быка.
«Шёл тридцать пятый год войны…»
Шёл тридцать пятый год войны.
Святые плакали и пели.
Нас обвиняли без вины,
а воевать мы не умели.
Сгорает школьная тетрадь
В костре за гнойным лазаретом.
Мы научились умирать
и возвращаться чистым Светом.
Охотники на снегу
Слышишь, где-то сорока
трещит на смертельной качели?
Музы стужи до срока
сковали «Весну» Боттичелли.
Этот взгляд, одиноко
завершающий круг превращений.
Вензелями по льду
и зигзагами в небе промозглом
заплетаются тут
все цвета между Богом и Босхом
и находят приют.
Вот свидетель выходит на плоскость.
Обрываясь в полёт,
взгляд отметит тектоники сдвиги:
тут – очаг и оплот,
там – долина, где звуки и блики,
здесь – начальный аккорд
этой музыки – куст ежевики.
«Непроницаем вовсе бутон поклона…»
Непроницаем вовсе бутон поклона.
Зёрна костей сосчитаны и порочны.
Сочленяет всадник Армагеддона
Эволюцию в цепи беспозвоночных.
Кожей ход впитывая, не дремлет.
Замер прочно, а выгоды не упустит.
Прорастают жабрами сквозь доспехи
звуков ветви – зыбкие корни грусти.
Взморьем дышит попутчик, спешен.
В снасти трещин, ниточек, кракелюра
попадётся бледная рыба-эшер
и поёт: Нидерланды, Маастрихт, Дюрер.
«Взгляд вещи куполообразен…»
Взгляд вещи куполообразен,
а эха звук – архитектурен.
Зернистой глубине опасен
бог ускользающей натуры.
Запоминает мрамор блеска
шероховатую поверхность.
Каким воображеньем детским
мы заклинаем Неизвестность.
Спеклись, сгустились слой за слоем
соцветья лиц и отражений,
и к глыбе темноты подходит
слепой горбун Микеланджел́ о.
«Лето истлеет…»
Лето истлеет.
В подвалах поселятся крысы,
и виноградные листья побагровеют.
Осень расстелет
золото готов у ног белобрысой.
Лисы и псы понесутся по скверной аллее.
Лето истлеет.
Дамы обнимут своих кавалеров.
Сменят трофейных жонглёров аккордеонисты.
В двери забвенья
уйдёт листопад, и закроются двери.
Примет больной по рецепту микстуру и выстрел
как панацею.
«Воркуя жабам «гули-гули»…»
Воркуя жабам «гули-гули»,
мы всё прошляпили, продули,
нам за амброзию толкали
прокисшее «Киндзмараули».
Нам не напиться, не наесться,
Страница 30